«При залпах «андрюш» атака немцев сразу затихала»
«Для меня весна 1941 года – это окончание восьмого класса 336-й школы им. А.Н. Радищева, успешно сданные экзамены и огромные перспективы на лето. Начало войны застало нас с друзьями в Можайске. Мы решили пройти путями наступления Наполеона на Москву и бегства его из России. В приподнятом настроении вышли из электрички на привокзальную площадь и опешили… Сотни людей молча слушали голос из репродуктора, который вещал, что немцы вероломно напали на Советский Союз».
Вдоль Можайки ежи стояли в несколько рядов
В наших головах не укладывался смысл сказанного. Мы были уверены, что наша великая страна разобьет немцев за несколько дней. Но на всякий случай решили на следующее утро возвращаться в столицу. Москва за сутки сделалась какой-то другой – лица у людей сосредоточенные, напряженные. Несколько дней я активно читал в газетах сводки с фронтов, а в начале июля пошел в райком комсомола и предложил себя в качестве десантника или партизана. Однако не прошел по возрасту – мне было только 16 лет. Вместо этого получил направление на оборонный завод № 205, находившийся на станции Новая Рязанской железной дороги. Оказался в числе тех, кто сменил рабочих, что ушли на фронт.
Трудились мы по 12 часов. Завод выпускал детали для морских торпед. Меня посадили за револьверный станок. Никаких скидок на возраст не было. Я читал в библиотеке книги, как обращаться с инструментом, а мастер помогал мне теорию закреплять на практике. Вскоре работа пошла. В качестве поощрения мне доверили английский расточный станок «Керген Винд».
Жил я в то время у «Красных ворот», в Басманном переулке. Добираться до работы было не ближний свет. К тому же летом к ночи ежедневно начинались бомбежки. После артналета дорога до дома занимала 3–4 часа. Да и дома спать не ляжешь. Рядом Комсомольская площадь, где сходятся четыре железнодорожные ветки. Поэтому немцы отчаянно бомбили всю округу. Приходилось лезть дежурить на крышу. Здесь я и отсыпался, и дожидался, когда на нас сбросят очередную порцию «зажигалок». Мы клещами подхватывали их, засыпали песком или скидывали с крыши.
В начале октября завод начали эвакуировать в Куйбышев. Я участвовал в подготовке и погрузке оборудования. За это время из исполкома пришла разнарядка на строительство оборонительных сооружений. Меня направили укреплять оборонительное кольцо Москвы.
Попал я на Можайское направление в район Дорохова. Рыл под дождем противотанковые рвы, устраивал вместе с инженерными войсками разные укрепления. Немцы уже подошли вплотную. Их танки выходили на позиции напротив наших заграждений. В самый последний момент мы еле унесли ноги.
В столицу я вернулся в конце октября. Москва вся вспучена противотанковыми ежами. Вдоль Можайского шоссе они стояли в несколько рядов. Что делать? Пошел устраиваться на военный завод на Верхней Красносельской, рядом с Бабаевской кондитерской фабрикой. Здесь изготавливали автоматы ППШ.
Стреляли с самого «передка» военных действий
Через пару месяцев вновь решил попытать счастья в военкомате. На этот раз меня не выгнали, а направили в военное училище. Его я окончил в ноябре 1942 года и был направлен в управление гвардейских минометных частей (ГМЧ). А оттуда в формировавшуюся под Москвой 27-ю гвардейскую минометную бригаду. Нас отправили на 2-й Украинский фронт, которым командовал Иван Конев. Мы стреляли тяжелыми реактивными снарядами М-30 и М-31. Они весили по 90 килограммов. В отличие от «катюш», систем на автомобильном ходу (БМ-13), наши любовно именовались «андрюши». Дальность стрельбы у них была небольшой, порядка 4 километров. Реактивные снаряды прямо в транспортировочных деревянных ящиках устанавливались и закреплялись под требуемым углом на сборные металлические рамы. Системы вели залповый огонь. Психологическое воздействие на врага наши «андрюши» имели ошеломляющее. Немцы боялись их. При залпах затихала любая атака. Едва услышав характерный вой, фашисты сразу же прятались в укрытия. Именно М-30 и М-31 обеспечили успех Брянской, Невельской, Белорусской и многих других операций.
Наша минометная бригада участвовала в боях по взятию Кировограда, в окружении и уничтожении Корсунь-Шевченковской группировки, в Ясско-Кишеневской операции. Форсировав реку Прут, мы первые из советских частей перешли границу СССР в районе Румынии. Здесь немцы сконцентрировали большое количество танков, авиации и пехоты. Гитлер приказал частям стоять насмерть. Он хотели приостановить наше продвижение по Европе.
Фашисты с упорством отбивали наши атаки, а порой и сами пытались наступать. Нам пришлось уйти в глубокую оборону. В это время бригада получила новую боевую технику – мобильные установки М-31 на автомашинах. Изменились и наши задачи. Мы стреляли с самого «передка» военных действий. Тайно приезжали ночью, чтобы немцы нас не засекли. Устанавливали машины, производили запуск – и сразу меняли дислокацию. На позициях мы простояли до первого августа. Только тогда начали прорыв. Потом была Польша: Лодзь, Вроцлав, Познань, Краков. Нашу бригаду использовали для уничтожения самых сложно укрепленных участков.
Не знали, что война закончилась
Помню бои за Варшаву. Польская столица представляла собой каменное месиво. Мы упорно, метр за метром, отбивали ее у немцев. В Познани наши «андрюши» сыграли огромную роль. Установочные рамы и снаряды мы затаскивали в окна домов, налаживали электропроводку пускового устройства, убирали вокруг все, что могло гореть. Сами прятались где-нибудь за капитальной стеной и замыкали цепь. Попадание снаряда в баррикаду уничтожало ее со всеми защитниками, в толстых стенах возникали огромные бреши, и они, как картонные, рушились. Разрушения в Познани были огромные. Но иначе вести бои в городе-крепости было нельзя.
Самая неприятная история случилась у нашего дивизиона в Чехословакии, под Оломоуцем. Здесь немцы отказывались складывать оружие даже после подписания фашистской Германией акта о капитуляции. Они собрали огромное количество войск. Мы не знаем, что война закончена. 11 мая выводим установки на передовую и ждем приказа о начале наступления. А его все нет и нет. В это время немцы сами ринулись в атаку. Командир дивизиона приказывает, чтобы наши расчеты снимались и уходили. Мы разворачиваемся. Более высокое командование по рации приказывает вновь выйти на рубеж. Почувствовав неслаженность действий, немцы начинают нас бомбить. Из-за суеты мы теряем драгоценное время, часть установок и много людей. Но все же залп дать успеваем. В это время я был контужен и упал в придорожный ров. Потерял сознание. Наутро пришел в себя и чувствую, что ног вроде бы нет. Чуть не плачу – что же делать? А оказывается, на мне лежат тела командира взвода и солдат, убитых во время обстрела наших позиций. Они передавили мне ноги, и те онемели без движения. В госпиталь ехать я отказался, подлечился в медсанбате.
Дальше были Брно и Прага. Помню солнечное весеннее утро. Чехословакия стала каким-то светлым благодарением за годы военных страданий. В Румынии местное население нас боялось и пряталось – немцы пообещали, что русские всех уничтожат. Поляки, несмотря на то что сами пострадали, к нам относились недружелюбно. А в Чехословакии нас встречали с любовью, разве что машины не несли на руках.
Но на этом война для меня не закончилась. Наша часть была передислоцирована в Белоруссию, под город Полоцк. Отсюда по заданию белорусского ЦК несколько боевых групп направили в западные районы республики для уничтожения банд бандеровцев и самоховцев. Командование одной из боевых групп было поручено мне.
По окончании операции меня откомандировали в отдельный танковый батальон, расквартированный недалеко от Кёнигсберга. Однако я упорно пытался демобилизоваться. А командование, в свою очередь, настаивало, чтобы «молодой и перспективный старший лейтенант» шел в академию.
Демобилизоваться помог Рокоссовский
До войны я учился в художественной школе. В 1940 году в газете «Правда» появилась моя фотография и подпись, что юный художник Игорь Янушевский работает над портретом Владимира Ильича Ленина, выступающего в здании биржи на Басманной. Газету я сохранил. Мне удалось выйти с письмом, в котором я написал, что хочу заниматься живописью, на маршала Константина Рокоссовского. К письму в качестве доказательства я приложил газету. Просьба возымела действие, и в августе 1945-го меня демобилизовали.
Вернувшись в Москву, я устроился на платные курсы по получению аттестата зрелости за 9–10-й классы. Но проучился лишь пару месяцев. Бросил их и поступил в архитектурно-строительный техникум, где давали хлебную карточку. По окончании техникума по распределению был направлен в Горстройпроект, где проходил практику в мастерской под руководством известного зодчего Аркадия Лангмана (автора проектов стадиона «Динамо», Дома Совета министров на Моховой и многих других).
Я работал в институте на должности архитектора. Вместе с Юрием Щуко и Евгением Столяровым участвовал в проектировании главного павильона ВДНХ. Еще одним известным объектом был Дворец культуры и науки (сталинская высотка. – «МП») в Варшаве.
Параллельно в 1952 году я поступил в МАрхИ. Активно участвовал в создании в институте факультета промышленной архитектуры, с которой и связал свою дальнейшую судьбу. Я поступил на работу в проектный институт «Гипромясо», где проходил преддипломную практику. Здесь я проработал 18 лет, 14 из которых – главным архитектором. Затем перешел в институт «Гипро-пищепром-2». Здесь трудился почти 40 лет и дорос до должности главного архитектора. По моим проектам построены жилые и общественные здания, свыше 90 заводов (в СССР и за рубежом). Только в Москве – 19 предприятий мясоперерабатывающей и пищевой промышленности.
