1 Без газет

Война постепенно входила в быт москвичей, затрагивая все новые и новые его стороны. Дошла и до периодики. Владимир Гиляровский, в частности, писал приятелю Амфитеатрову: «Вообще газет нет. Я почти не работаю, посылаю, куда вздумается, иногда... Так все изолгалось, измельчало, изворовалось! Ей-богу, то, что стало теперь с печатью, ты и представить не можешь! На лбу роковые слова: «Продается оптом и в розницу, на время, на ночь кому угодно!» Да взгляни в любые объявления в лучших газетах – это ведь разврат, растление общества, содействие всякому мошенничеству и насаждение разврата... В редакции я не бываю ни в одной, а пишу и посылаю. Пишу, как думаю, потому имею право печататься везде. «Пиши правду, как думаешь» – вот мой завет был, есть и будет».

Гиляровский увязывал это с военной цензурой.

Правда, это письмо так и осталось неотправленным. Зато критику А.А. Измайлову Гиляровский написал: «Страна истекает кровью, как женщина во время родов! Наши потомки позавидуют нам, бывшим в котле, кипящем в 1905 году… Война уже открыла все, как щелкун, расколовший орехи и показавший, который орех гнилой, который целый… Война – гроза. Эта война все влечет – и смерч, и вулкан, и грозу, и ураган!

Гроза – ведь божья милость,

Гроза гнилую сосну изломает

Да целый бор дремучий оживит…»

Что поделаешь. Война – это разброд и шатание не только на улицах и площадях, но и в умах горожан.

2 Мало-художественный театр

Не все, однако, подчинялось фронтовой жизни. В том же 1915 году в доме № 69 в конце Большой Дмитровки был открыт театр антрепренера Струйского. Здание выполнил архитектор А. Спирин. Точнее, не выполнил, а переделал из синематографа «Кино-Палас», который располагался здесь ранее. В то время кинематографический бум начал потихоньку спадать – публика удовлетворила свое первое любопытство к новому виду искусства, и пооткрывавшиеся чуть ли не на каждом перекрестке кинотеатры начали потихонечку банкротиться.

После установления советской власти в здание въехали театры Замсовета и Ленсовета, а затем филиал Малого театра. Житель Замоскворечья Михаил Ардов писал: «Мы с отцом сидим в артистической уборной знаменитой актрисы Евдокии Дмитриевны Турчаниновой. Мы пришли, чтобы выразить восхищение ее игрой. Старуха польщена и приветливо нам улыбается.

Чтобы слегка ее поразвлечь, Ардов решается рассказать ей один из самых последних анекдотов тогдашнего времени – хрущевского.

– Вы слышали, что сейчас всюду идут слияния, – сливаются главки, тресты, министерства…

– Да, – отвечает актриса, – это я читала…

– И вот, говорят, чтобы не отстать от моды, в Министерстве культуры решили слить МХАТ и Малый, чтобы был один Московский академический мало-художественный театр…

– Как? Неужели есть такое решение? – испуганно говорит Турчанинова. – Но это же ужасно! Это невозможно!

Она переполошилась не на шутку.

– Нет, нет, что вы! Это – анекдот такой, всего-навсего анекдот, – пытается успокоить ее Ардов.

Но старуха еще долго волнуется и возмущается, никакого юмора она в толк взять не может».

Филиал Малого театра расположен здесь и в наши дни.

Погромы и их неожиданные

3 Последствия

Погромы – вот еще одно московское явление, ознаменовавшее 1915 год. Впрочем, они и раньше пусть редко, но встречались. Громили, как правило, еврейские лавочки и магазины. А в 1915 году переметнулись на немцев. Доходило до абсурда – еврейские предприниматели специально вешали над входом в свое заведение шестиконечную звезду. Ведь многие еврейские и немецкие фамилии схожи, это был знак для погромщиков – дескать, в этой истории я ни при чем. Быть евреем стало безопаснее, чем немцем.

Так прекратил свое существование магазин в доме № 11 на Кузнецком Мосту, принадлежавший немецкому промышленнику Францу Карловичу Сен-Галли. Погромщики столкнулись с некоторыми затруднениями: если большинство московских немцев владели аптеками, булочными и колбасными, их товар, что называется, так и просился в руки – то Сен-Галли был владельцем механических и чугунолитейных заводов. Громадные и тяжеленные котлы и прочие заводские приспособления долго не поддавались поруганию, но в итоге сдались.

Вместо магазина здесь расположилось довольно быстро вошедшее в моду кафе «Питтореск» – в переводе с французского означало «Живописное».

Художник Н. Лаков писал: «Внутреннее пространство кафе «Питтореск» поражало молодых художников своей динамичностью. Всевозможные причудливые фигуры из картона, фанеры и ткани: лиры, клинья, круги, воронки, спиралевидные конструкции. Иногда внутри этих тел помещались лампочки. Все это переливалось светом, все вертелось, вибрировало, казалось, что вся эта декорация находится в движении. Преобладали красные, желто-оранжевые тона, а для контраста – холодные. Краски казались огнедышащими. Все это свисало с потолков, из углов, со стен и поражало смелостью и необычностью».

Присоединялся к этому мнению и писатель С. Спасский: «Протяжный зал с высокой крышей имел вид вокзального перрона. Якулов расписал его ускользающими желто-зелеными плоскостями и завитками. Плоскости кое-где спрессовывались в фигуры, раскрашенными тенями пластавшиеся по стенам. Над большой округлой эстрадой парила якуловская же, фанерная, условно разложенная модель аэроплана. Предсмертный всплеск буржуазного ресторанного «строительства», современный московский «Париж».

Пришла революция. Наступили новые времена. Декадентское французское кафе сделалось неактуальным. Произошел ребрендинг – возникло новое, большевистское кафе «Красный петух». Точнее, это было, как сегодня говорят, антикафе. Поэт и прозаик Рюрик Ивнев писал: «Как это ни странно, но самый неуютный, холодный и неподходящий для собеседования и диспутов «Красный петух» начал вызывать все больше и больше интереса у московской публики. Посетителей клуба нельзя заподозрить, что их тянет сюда запах жареных котлет и звон бокалов. Буфета здесь не было. По мнению Каменевой, которая являлась председателем, закуски и вина могли скомпрометировать идею этой организации.

– Мы не «Музыкальная табакерка», – отвечала она тем, кто жаловался на отсутствие уюта.

– Тогда похлопочите, чтобы свет был не такой тусклый.

– Свет от нас не зависит, – отвечала она. – Кого интересуют идеи, тот должен примириться с неудобствами. Мы не развлекаемся, а работаем, ищем новые пути в искусстве.

Виктор Ромов, печалившийся больше не об отсутствии освещения, а о буфете, воскликнул однажды:

– Куда лучше искать новые пути при ярком свете, нежели в потемках.

Но Каменева, уставшая от сияющей люстры у себя дома, парировала:

– Кто хочет найти верный путь, найдет его и в темноте».

В 1965 году в здании открыли выставочный центр, а сегодня там Московский дом художника.

4 Киноателье купца Трофимова

В том же 1915 году, несмотря на трудности военного времени, была создана киностудия, которой суждено было впоследствии прославиться и стать одной из самых знаменитых киностудий государства. На протяжении 40 лет – с 1963 по 2003 год – она носила громкое название: Центральная киностудия детских и юношеских фильмов имени Максима Горького.

Впрочем, в 1915 году до этого было еще далеко. Тогда костромской купец Михаил Семенович Трофимов основал в Москве заурядное киноателье «Русь». В успех предприятия мало кто верил. Однако уже в 1916-м в собственности ателье находилось два съемочных павильона – на Бутырской и на Верхней Масловке. Впрочем, предприятие вовсе не было коммерческим. Михаил Трофимов утверждал: «Я не для прибылей затеял это дело. Считаю кощунством наживаться на искусстве! На жизнь зарабатываю подрядами, кинематограф полюбил крепко и хочу, чтобы русская картина превзошла заграничную, как русская литература и русский театр».

Заведующий производством киностудии Моисей Алейников писал о своем патроне: «Трофимов был очень своеобразным русским человеком. Из мальчиков на побегушках в каком-то торговом предприятии Костромы этот человек постепенно становится подрядчиком-строителем. Этот самоучка, горячий, страстный и пытливый человек любил театр и к искусству относился благоговейно. Он никогда не связывал своей биографии и своих мечтаний, чтобы нажить что-нибудь кинематографом, – кинематограф был для него делом искусства, делом святым… В области кинопроизводства он был своеобразный меценат. Трофимов вел как бы двойную жизнь. Проведя строительный сезон в Костроме и заработав некоторую сумму денег, он приезжал в Москву и организовывал постановку фильма».

В 1924 году ателье стало называться «Межрабком-Русь», затем «Межрабкомфильм», потом «Союздетфильм». А после окончания Великой Отечественной войны где-то в верхах студию решили лишить самостоятельности и сделать филиалом «Мосфильма». Спасать судьбу студии вызвался режиссер Марк Донской. Он отправился на прием к Ворошилову и заявил: «Эмблема «Союздетфильма» получила мировое признание благодаря моей трилогии о Горьком. Нигде в мире нет студии детского кино, а у нас есть. Неужели же вы ее закроете?»

Ворошилов проникся речью Донского и пошел уговаривать Сталина. Тот, впрочем, согласился очень быстро: «Ну, раз там знаменитая трилогия была снята, то давайте присвоим студии имя Горького и оставим ее в покое».

Так, в 1948 году происходит еще одно переименование – в Московскую киностудию имени Горького.

За всю историю существования студии на ней было снято множество культовых фильмов, в том числе «Путевка в жизнь» Экка, «Дом, в котором я живу» Кулиджанова и Сегеля, «Тихий Дон» Герасимова, «Семнадцать мгновений весны» Лиозновой и многие другие.

5 В Калугу на лечение

В 1915 году окончательно устанавливается сухой закон. Вместе с тем народ со свойственной ему изобретательностью находит пути преодоления этой напасти. В этот год особое значение приобретает Александровский (ныне Белорусский) вокзал, от которого отправляются регулярные поезда до Калуги. А газета «Утро России» объясняет это явление остроумным фельетоном:

«– Билет в Калугу? – переспросил носильщик и очень тонко усмехнулся. – Не достанете, барин. Раньше запасаться надо было. Теперь все до Калуги едут.

Меня удивила эта популярность, такая неожиданная.

– Почему? Что там?

Усмешка носильщика сменилась недоумением.

– Будто не знаете?.. Раньше калужское тесто было, а теперь… другое... Устремляются вроде как к источнику живой воды. Курорт, можно сказать.

– Да бросьте вы эти загадки. Объясните прямо…

– Целебные источники открылись там, из виноградного вина крепостью не свыше 16 градусов. В этом вся суть и заключается… 16 градусов, что такое? Водичка, но ежели ее взять в достаточном количестве… В Москве и этого нет, ну вот и едут. Я уже который год здесь, а такого движения не помню.

Виноградное вино это теперь в Калуге в каждом углу можно достать, но пуще всего торгует станционный буфетчик. Где тут ходить по городу, разыскивать – высадился из вагона – и ладно. Пробки хлопают вроде как град по крыше. Истомились несчастные, сподобились.

Глухо подошел поезд, и я увидел их, этих калужских путешественников. Курорт успел оказать свое действие: лица пылали, глаза блестели. Все пошатывались от пережитых впечатлений, были мужчины и женщины.

И у каждого, как и предсказывал носильщик, в руках корзинка или чемодан – тяжелые, неудержимо стремящиеся к полу.

Калужская вода!»

(Продолжение в следующем номере)