Неподражаемому и уникальному академику Николаю Шумакову – 70 лет!
Интервью академик давал, попутно рассматривая образцы мрамора для станций «Академическая» и «Вавиловская» Троицкой линии и финально утверждая важные нюансы к юбилейной выставке «Сингулярность», что откроется в день рождения в Московском музее современного искусства на Гоголевском бульваре. Экспозиция этой выставки будет начинаться с очень небанальной автобиографичной скульптуры.
Виват мастеру!
– На пороге юбилея вы себя кем в первую очередь ощущаете: народным архитектором, руководителем большого коллектива, академиком и педагогом МАрхИ, главой Союза архитекторов или просто художником?
– У меня есть скульптура, которая «широко известна в узких кругах»: маленький голенький пупсик, лысенький, как я сейчас, сидит в большом корыте. Корыто это старое, из пятидесятых годов прошлого века. Это мое корыто, меня в нем купали с рождения. Как и я, корыто прожило семьдесят лет. Оно видело на своем веку всякое. В нем мыли детей, стирали белье, хранили яблоки, даже символично мешали строительный раствор. И сейчас снова сидит в этом корыте маленький голенький мальчик. В руках у него остро заточенный карандаш «Кохинор»: в период моего обучения в МАрхИ это был жуткий дефицит, хотя и «Конструктором» работать было прекрасно. Вот сидит этот мальчик, что-то там думает о себе, перебирает в голове титулы и звания, которыми его наградила жизнь. И корыто это уже проржавело, и борода у мальчика седая, и лысина. Он голый и растерянный и думает: «А как же жить дальше?» Вот так и я: снова вернулся к тому, с чего начал. Ощущаю себя таким вот мальчиком, сижу, изображаю архитектора и делаю вид, что все хорошо.
– Как символично! Насколько узок тот круг, что видел эту скульптуру?
– На одном из «Зодчеств» надо было выставить корабли – это отображало тему одной из экспозиций. Я подумал: «А чем корыто не корабль? Корабль!» Притащил. Публика метафору поняла: какой бы ты ни был суперархитектор, а резиновые сапоги, чтобы месить глину по площадке, нужны всегда. И перед началом любого проекта каждый сидит вот так, с карандашом, в своем «корыте» и думает, как тот мальчик.
– Сейчас можете вспомнить, о чем думали, когда приступали к работе над первыми станциями, в сопроводительных табличках к которым вписано ваше имя, – «Тульская» и «Шаболовская»?
– «Википедия» считает, что с этих станций началась моя рабочая биография. Но это верно лишь отчасти. Раньше, получив диплом, ты вливался в уже сложившуюся бригаду проектного института, которая работала над станциями. Я попал в команду, работавшую над «Тульской» и «Шаболовской». Формально я записан как член авторского коллектива, но я лишь подхватил все те наработки, что были до меня. Своей первой полноценной станцией я считаю «Красногвардейскую»: там уже работал и над трассой, и с ситуационным планом, и конструктивом, и, естественно, скамейки проектировал.
– В то время «Красногвардейская» была конечной, на окраине. Сложно было потом приступить к проектированию станций в центре, где нет свободного от коммуникаций клочка земли и совсем иная плотность городской ткани?
– Конечно, на периферии работать гораздо проще, нежели на той же «Шаболовской». Тогда станцию посадили в чистом поле и к метро приплюсовывали всю городскую инфраструктуру, что-то подобное потом повторили в Новой Москве, в первую очередь обеспечив строящимся районам транспортный каркас. Но ведь спустя годы я вернулся на «Красногвардейскую», когда надо было строить «Зябликово» и соединять станции в единый транспортный узел. И работали уже в условиях плотного района. Найти оптимальное место для новой станции в сложившейся застройке было непросто. Это намного сложнее, чем построить офисное здание на отведенной площадке.
– Но ведь между этими станциями четверть века. За это время вы стали мудрее и опытнее.
– И тут я снова вспомню про корыто из детства. Да, проходит время, за плечами уже десятки объектов и понимание, что умеешь обращаться с архитектурой, но все равно каждый раз ощущения, что ты только прошел из института и это твой первый объект. Думаю, что трепетное и, я бы даже сказал, боязливое отношение к началу проектирования есть у каждого архитектора вне зависимости от стажа. Но деваться некуда, ты каждый раз врубаешься в этот объект и материал по принципу «мало не покажется», в итоге получается что-то либо просто хорошее, либо очень хорошее, а иногда очень-очень хорошее. И пока есть эта мастеровитость, ты будешь делать качественные объекты. Наверное, когда я при очередной задаче решу, что это «плевое дело», это станет для меня «звонком», что старость подкралась и пора на покой в могилу.
– Помимо «Кохинора» у архитекторов сейчас появились и другие орудия труда, включая специальные программы. Это сильно упростило работу?
– Знаю-знаю, сейчас будете говорить про скорость проектирования новых станций, что раньше сдавали штучно, а сейчас линиями. Да, компьютер облегчил и ускорил процесс проектирования, но все идеи по-прежнему идут из головы, а остальное – лишь инструмент. Раньше рисовали, делали эскизы, доводил эскиз до проекта, проект до рабочей документации, рабочую документацию до стройки. Сейчас то же самое: сперва придумал, потом сел за компьютер и все благополучно вычертил. Принципиальной разницы нет. Стало ли быстрее? Да. Стало ли легче? Нет. Как раньше прокладывали тоннели: сперва киркой и лопатой, теперь тоннелепроходческими щитами. Но все равно – копают, копают, копают. Суть прежняя. Скорости увеличились, но земля легче не стала, грунты не обезводились, все так же сложно. Так и в архитектуре. Нынешний объем работы, когда ее много, а иногда и очень много, мне нравится больше, чем годами разрабатывать одну станцию. Технологии позволяют вести сразу несколько объектов, не теряя в качестве. И самое главное, мне посчастливилось работать с замечательной командой архитекторов: Вадимом Воловичем, Галей Мун, Наташей Шурыгиной, Сашей Некрасовым, Сашей Орловым.
– С ваших станций начиналось движение по БКЛ. Торжественная церемония в честь того, что движение замкнулось, прошла на станции «Сокольники». Тоже ваш проект. Сколько станций на БКЛ вы проектировали?
– Девять. Первый участок от «Делового центра»: «Шелепиха», «Хорошевская», «ЦСКА», «Петровский Парк», «Савеловская» – пять. Потом «Электрозаводская», «Лефортово», «Авиамоторная», «Сокольники». Треть всего кольца. И пусть не сочтут за хвастовство, на пороге юбилея я имею право сказать пару слов о команде и о себе любимом – все это станции космического качества, профессиональные высокохудожественные проекты. Я люблю каждую из них, но самыми сложными и одновременно самыми сильными стали «Савеловская», где мы впервые в истории метростроения обнажили тюбинги, показали их пассажирам, «ЦСКА», «Электрозаводская» и «Сокольники» – эти объекты мы максимально насытили различными художествами, появились объекты, перешедшие в категорию высочайшего искусства – везде были новаторские приемы, новые материалы, революционные идеи. Каждая станция, выполненная нашим коллективом, всегда и везде становится лучшей среди подобных!
– Помимо метро у вас в портфолио много и наземных объектов. Вам какое амплуа ближе: проектировать – подземные дворцы или работать на земле?
– Да, пришлось проектировать наземную линию легкого метро, монорельс, несколько мостов, в том числе «Живописный», шестиэтажное «яйцо Сокола» – центральный диспетчерский пункт на Ленинградском проспекте. Принципиального различия между подземной и наземной архитектурой я не вижу. Все зависит от внутренней меры ответственности, понимания и посыла, что ты скажешь своим произведением и какую задачу перед собой ставишь. Что ты хочешь сделать? Экстремально хороший объект или для тебя это текучка, еще один из заказов? Спустя рукава делать нельзя ни на земле, ни под землей. У меня 90% моих работ – это подземные проекты. Наземным объектом, например, офисом, пользуется ограниченное число пользователей, а метро рассчитано на миллионы пассажиров. С каждой новой станцией им становится еще более комфортно, у них сокращается время в пути, это облегчает их нелегкую жизнь. Меня греет мысль, что я к этому причастен, что я дарю людям радость.
– После открытия станций «Пыхтино» и «Аэропорт Внуково» впервые в истории страны в аэропорт можно доехать на метро. И обе новые станции, и терминал А – это тоже ваши проекты. Вы ездили в аэропорт на метро, чтобы в буквальном смысле «почувствовать ногами», насколько это удобно и комфортно?
– Хочу сказать, что ведущим автором проекта «Пыхтино» и «Аэропорт Внуково» является замечательный архитектор Леонид Борзенков, он же был в моей команде, что работала над терминалом. Все вместе – это тот грандиозный транспортно-пересадочный узел, в который завязались не только автобусные маршруты и электрички с аэроэкспрессами, но и метро. Когда прилетел и за условный «пятачок» едешь в центр города. Это историческое событие.
– «Солнцевская» линия, стартующая в аэропорту «Внуково», приходит к станции БКЛ «Деловой центр». Снова замкнутый круг – от одного вашего объекта к другому.
– Точно! Никогда об этом не задумывался, спасибо за подсказку. Мне было вполне достаточно того факта, когда в новостях в честь открытия сказали, что теперь путь от «Внуково» до «Москва-Сити» занимает около 45 минут.
– Если разобрать городской транспортный каркас на составляющие, то получается, что вы проектировали метро, легкое метро, мосты, монорельс, аэропорт, тоннели. Не хватает только речного порта и вокзала.
– Все это тоже в моей жизни было. Во-первых, станция «Аэропорт «Внуково» – это железная дорога с единственным в России подземным терминалом. А еще высокоскоростная железнодорожная магистраль Москва – Казань (ВСМ-2). Там мы спроектировали полноценные вокзалы: Петушки, два вокзала в Нижнем Новгороде, Чебоксары, Казань. И не просто спроектировали, прошли экспертизу. Следующий шаг – реализация. Были и попытки выйти к реке. Проектировали Западный речной порт около «Москва-Сити». Вся территория порта превращалась в огромный грузовой терминал для обеспечения «Сити». В составе порта появлялся уникальный вантовый мост с рестораном. Но заказчик понял, что не потянет этот проект, разработки остались на бумаге. Это нормально, я давно научился относиться к этому философски.
– Вы не только народный архитектор, но возглавляете сразу и Союз архитекторов России, и Союз московских архитекторов. Нелегкая ноша.
– Это получилось случайно. 12 лет назад были выборы на должность Президента Союза московских архитекторов. Тогдашний главный архитектор Москвы Александр Кузьмин мне честно сказал, что его очень тревожит основной кандидат, и попросил подать заявку. Не зная, во что я ввязываюсь, я согласился. И неожиданно для себя победил. На выборы Президента Союза архитекторов России попал в примерно схожую ситуацию. И вот восемь лет я занимаю эти две должности. Надеюсь, что у меня что-то получается. Из всех существующих творческих союзов наши самые плодовитые, яркие, эффективные. Знаю, что я замучил своими идеями коллег, но есть результат – все региональные союзы сплотились вокруг центрального аппарата, и в едином порыве мы творим важные дела! Мы проводим массу конкурсов, выставок, фестивалей, занимаемся законотворческой деятельностью, на всех уровнях взаимодействуем с органами законодательной и исполнительной власти, проводим высокопрофессиональную экспертную оценку. Наши региональные фестивали меняют жизнь в городах к лучшему, губернаторы и мэры это ценят и понимают, мы регулярно встречаемся. В этом году в Астрахани, Тюмени, Вологде проведем три ключевых мероприятия. Отдача от Союза очень большая, я это чувствую. Союз нужен и архитекторам, и в целом стране.
– Многие знают вас не только как архитектора, но и как художника, автора очень характерных эмоциональных портретов. Не так давно у вас появилась своя мастерская. Как часто туда сбегаете?
– По вечерам, закончив дела в «Мосинжпроекте», я иду в Гранатный переулок. Сперва пару часов провожу в Союзе архитекторов России, перехожу дорогу и еще примерно столько же в Союзе московских архитекторов. А в мастерской пропадаю по выходным и в отпуске. Занимаясь самоистязанием, я безостановочно пачкаю невинные белые холсты, на выставке к юбилею будет порядка 130 картин. Примерно половина сделана за последние три года, еще десяток скульптур и архитектурная графика. Я благодарен всем, кто соглашается мне позировать: у меня довольно много портретов известных людей – от Михаила Жванецкого и Юрия Норштейна до Владимира Машкова и Александра Рукавишникова.
– В архитектуре много династий. Ваша семья не исключение: жена ваша архитектор, обе дочери учились в МАрхИ.
– Нам с Таней очень нравилось учиться в этом институте, на душе было тепло и от атмосферы, и от окружения. Мы видели, что у детей есть задатки. И когда Ольга Аркадьевна Бармаш открыла школу «СТАРТ», где творчески развивали детей, ненавязчиво еще с детского сада готовя их к архитектурной профессии, нам показалось, что это верное направление. Я с радостью водил Машу и Сашу все в тот же Гранатный переулок, где находилась студия. Старшая Маша училась в архитектурном на пятерки, была лужковской стипендиаткой. Но жизнь с архитектурой связывать не стала, прекрасно проявляет себя в журнальном производстве. Младшая, Александра, отработав несколько лет в известной архитектурной компании, посвятила себя своим детям Моте и Тиме. Сейчас открыла студию «Юный архитектор»: работает по авторской методике все той же Ольги Бармаш. Но ничего, подрастает старшенький внук. Он сам еще не знает, кем хочет быть. Конечно, опыт и разум говорят «сам сориентируется», но из корыта подмигивает голый мальчик, а внутренний диктатор нашептывает, что нам нужен еще один архитектор.
