Тридцать лет спустя
Как странно думать, что ты помнишь Москву в прошлом веке.
Само это сочетание слов наводит на мысли о мемуаристах середины двадцатого столетия, обстоятельно рассказывавших о городе извозчиков, булыжных мостовых и мальчишек, торговавших газетами. Конечно, разница между эпохами, где границей был условный 1917 год, намного больше, чем то историческое расстояние, которое прошел любой современный человек. И тем не менее Москва лет тридцать назад – это совсем другой мир, и воспоминания о нем уже выглядят музейной экзотикой. Это увлекательный, хотя и слегка пугающий, по нынешним меркам, музей.
Для начала Москва была маленьким городом. Разумеется, во всякое время москвичу кажется, что он живет среди шумного, пыльного столпотворения, в эпицентре толкучки, но вот простой факт: в те годы вечером 31 декабря праздная молодежь могла свободно гулять от кабака к кабаку, и нигде не было не то что специальных цен за билет на новогоднюю вечеринку, но и свободный столик не был проблемой. Никто нигде ничего не бронировал заранее – зачем? Придем куда угодно за пять минут. И это было, положим, удобно, но все-таки нужно признать, что приехавшие с тех пор новые горожане прибавили местности немало таланта и красоты. Но и заняли, заразы такие, все столики.
Далее, сама городская толпа конца двадцатого века была очень пестрой, контрастной. Теперь у нас есть обязательные, постоянно мелькающие вокруг прохожие, составляющие несомненное большинство: офисные менеджеры «за тридцать» и мальчики-девочки «вокруг двадцати» – те, которые с самокатом, вейпом и фиолетовыми волосами. А тогда разброс был намного шире. Вы везде видели то сплетничающих старушек, то сердитых теток, то дядек с дипломатом, где документы и водка, то панков с ирокезами, то гопников в спортивных костюмах, то «предпринимателей» в костюмах ядовитых цветов. Куда они все исчезли
Впрочем, некоторые из этих культурно-исторических типов все еще встречаются на окраинах.
Далее, Москва была ощутимо бедной. Явление среднего класса, то есть какой-то новой социальной общности, вооруженной потребительскими кредитами и доступной мобильной связью, состоялось только на самом рубеже веков, а до того – редкие островки разгульной жизни и шальных денег, все эти ночные клубы и казино, мимо которых хотелось проходить тихо и быстро, соседствовали с советскими еще магазинами и брошенными выселенными домами. Помню, в одном из таких домов – в районе Остоженки – мы с приятелями захватили на энное время огромную пустую квартиру. Не было ни охранников, ни домофонов, заходи и делай что хочешь. Весело? Весело. Но хотел бы я повторить такую жизнь? Ну, знаете, вряд ли.
Далее, это был мир стремительных изменений. На одном и том же углу открывались и закрывались офисы, банки, рестораны, да что там на углу – деньги обесценивались, правительства падали и, самое главное, к бешеной скорости начали привыкать, она воспринималась как должное, пока вдруг, на пороге двадцать первого века, время не замедлилось. И даже теперь, когда я, бывает, иду мимо какой-нибудь заурядной кофейни, иду и замечаю, что эта самая кофейня остается на своем месте уже лет пятнадцать-двадцать, я удивляюсь и вздыхаю. Неужели я стал старше, а кофе и торт те же самые?
Это был опасный мир. Должно быть, не было тогда в Москве человека – от подростка и до пенсионера, который ни разу не столкнулся бы с бандитизмом в какой-нибудь форме. На улицах то и дело палили, в злачных местах пировали нехорошие, но колоритные персонажи, они же владели деньгами и присматривали за магазинами. Царство их, надо сказать, не вызывало страха, поскольку только краем, случайно касалось обычного человека, а так-то они были заняты войнами друг с другом. Но когда и меня самого внезапно прижали к стенке на Тверской, – мол, не ты ли стянул у братвы важную сумку, признавайся! – я пережил, мягко говоря, не самые лучшие свои минуты.
Это был мир мелкого, нет, даже мельчайшего бизнеса, и вовсе не только в хорошем, но и в самом мусорном смысле слова. Школьники, предлагавшие в пробке вымыть вам машину, бесконечные книжные развалы на тротуарах, бабки, торгующие водкой прямо у метро на улице, а еще океаны, назовем это так, эротики у вокзалов и легендарные ларьки – круглосуточные, продающие все на свете, – и светящиеся повсюду надписи «обмен СКВ» (именно так, слово валюта возникнет чуть позже). Я и сам, признаться, принял участие в этом празднике всеобщего прилавка – брал у издателя и загонял на лужайках Нового Арбата каким-то пасмурным мужикам дорогостоящие собрания сочинений. Страшно обогатился.
Это был мир, где все плохо себя вели. По нынешним вегетарианским временам так просто безобразно себя вели: много пили, курили так, что после каждого посещения общепита, где дым буквально заменял воздух, ваш свитер буквально рекламировал сигареты (кстати, алкоголь и табак вовсю рекламировались в телевизоре, о чем теперь уже все забыли), к тому же много дрались непонятно из-за чего – так, из общей лихости молодецкой. И конечно, парковались где попало – тогдашний тротуар был буквально заставлен машинами, с каждым годом все более громоздкими и дорогими. Кстати, невозможно было представить, чтобы горожанин тех времен добровольно остановился бы и не стал переходить улицу, когда горит красный свет, но движения нет. А теперь я иду через пустую улицу на красный свет – и я один такой непослушный, остальные – истинно современные люди – смирно стоят.
И наконец, Москва тех лет была местом, где уверенное, яркое, авантюрное меньшинство испытывало чуть ли не эйфорию от своих невероятных успехов, тогда как все остальные – усталые, нервные, еле вытягивающие жизнь, – боролись за выживание. Теперь все иначе. Теперь то самое меньшинство или, если угодно, его политические наследники – разбегаются по заграницам, рассказывая о своем отчаянии, тогда как все те, кому было очень плохо тогда, нет, не торжествуют, не празднуют, всего лишь спокойно и буднично живут. И – простите, романтики, если выбирать между этими двумя историческими пейзажами, я выберу нынешний.
