Уборка без конца и без края
На месте с тем смысл праздника был безвозвратно утрачен. Коммунистическая религия, направлявшая Россию в прошлом столетии, настаивала на сакральной ценности «труда», под которым, однако, понималась вовсе не всякая деятельность человека, но только тяжелая физическая работа – обычно промышленная или крестьянская. Достаточно вспомнить о том, что само наличие опыта подобного «труда», записанного человеку на нужные страницы его документов, затем играло важную роль в его биографии. А если такого опыта не было и человек этот только и делал, что перекладывал бумажки в университетах и конторах, а потом прохлаждался на бульварах и в кафе и ни разу в жизни не завернул в какой-нибудь цех металлургического завода, не побывал на сборе картошки в колхозе, то советская власть смотрела на него, мягко говоря, косо. Отсюда понятно значение Первомая – дня всех тех, кто на самом деле ну или хотя бы символически, на уровне отметки в послужном списке «пашет» и тем самым служит коммунистическим божествам.
Когда коммунизм был утрачен, изменилось и отношение к «труду». Колхозы и заводы почти официально стали восприниматься как самые мрачные места, где только может задержаться человек. Государство стремилось избавиться от них, а всеобщее перемещение в офис стало естественным движением всех, кто хотел в жизни ну хоть чего-то добиться. Правда, теперь, когда мы снова живем в непривычно трудных условиях санкций и конфликта с западным миром и когда мы, привычные к импорту всего на свете, внезапно выяснили, что, оказывается, на одних менеджерах и пиарщиках не продержишься, стране снова потребовалось великое множество профессий, в том числе тех самых, промышленных, давно забытых. Так вот теперь, пожалуй, советский культ труда стал чуть ближе к нам, чем он был еще вчера.
Помимо того, что мы можем назвать «потребностями фронта и тыла», есть и другая сторона мира трудной работы, связанная с публичным пространством, этакая вечная майская уборка. И вот именно здесь, в этом полузаброшенном поле есть такое количество остро необходимых России дел, что ради повышенного внимания к ним можно заново придумать устаревший как будто бы советский праздник.
Первое и главное: борьба с мусором. Борьба с мусором, который каждую весну, едва исчезнет снег, оказывается щедро разбросан везде, где природа как-то смыкается с человеком: на берегах рек и озер, на краю леса, на полях, примыкающих к дорогам, на окраинах городов, где плотная жилая застройка переходит в полудеревенскую или фабрично-складскую. Всякий раз, когда я вижу эти россыпи банок, бутылок, бумажек да и просто какой-то неопределенной гадостной субстанции, особенно если дело происходит на фоне прекрасного пейзажа, мне хочется волшебным образом изловить человека, который дарит помойку то пляжу, то лесу, то полю, изловить его и – нет, даже не делать с ним ничего запрещенного Уголовным кодексом (хотя очень хочется), а просто внимательно посмотреть в его подлое лицо. Как он выглядит, этот помоечник? Как его зовут? Кто его жена-муж, кто его дети, что он пишет о себе в социальных сетях – «привет, я Вася, я люблю везде гадить»? Но, увы, помоечники всегда остаются анонимными. Они среди нас, но мы их не знаем, а все, что получается сделать, это терпеливо ходить по их следам с черным мешком (куда, честно говоря, следовало бы упаковать совсем не только их отходы). Но если упразднение мусора – это скромное развлечение, доступное любому обывателю, то есть и другие жанры расчистки России, для которых уже нужны специальные государственные программы – иначе не справиться.
Например, приведение в надлежащий вид кладбищ. Сейчас, увы, кладбища воспринимаются чиновниками как места, предназначенные только для частных забот: есть родственники у похороненных там – пусть и занимаются. Исключение составляют самые знаменитые некрополи вроде Новодевичьего, но если приехать в какой-нибудь небольшой город (о селах и не говорю), то на кладбище, тем более старом, окажутся одновременно и помойка, и ничем не ограниченный бурьян, и трава по пояс. Военные участки, конечно, косят, о них вспоминают, но все остальное – большая печаль.
А клещи? В моем позднесоветском детстве никто из старших даже не задумывался над тем, что нельзя, дескать, лезть куда-то в заросли, валяться на траве, бродить в лесу не по дорожкам, когда ищешь землянику или грибы. Клещи – со всем набором болезней, ими приносимых, – ассоциировались только с Сибирью, с геологическими экспедициями и приключениями в тайге. Но теперь это всеобщая опасность – и правильно было бы не только дезинфицировать главные городские парки (что, подозреваю, тоже делается совсем не везде), но и объявить им большую и решительную войну.
А как грустно становится, когда ты видишь разоренные и разгромленные храмы, которым по двести-триста лет, которые до сих пор стоят трагическими руинами.
К счастью, в Москве уже не осталось ничего подобного – почти все, что могли, восстановили, но если выехать за МКАД, то в малолюдных деревнях, а то и в городах все еще много таких церквей с деревьями вместо крестов. Отреставрировать и открыть их часто бывает невозможно, для них просто нет прихожан, но консервация (кое-где, кстати, происходящая, но – мало, мало) нужна им всем. Вычистить их от зарослей и всякой скопленной внутри дряни, починить крышу, закрыть окна-двери, выкосить траву, поставить табличку о том, что здесь было и кто здесь служил, – и оставить до лучших времен уже в приличном виде. Вот вам и другой, новый, некоммунистический Первомай.
Расчистка России. Хорошее слово. И хоть я и не люблю все советское, но надо признать, что эта огромная уборка, в которой так нуждается родина, будет выглядеть осмысленно и масштабно, если прирастет своим праздником, своим символическим днем.
«Труд» – это совсем не всегда тягостно. И я легко могу представить то будущее, где физическая работа –
это даже модно.
