«Горка» и «Яма» — это новая свобода. Психолог городских пространств о том, что происходит с Москвой
— Кристина, вспомним старое исследование. В 2013 году был опубликован анализ ВШЭ, в котором утверждалось, что москвичи чаще жителей других городов страдают от одиночества. Сегодня житель Москвы тоже одинок?
— Одиночество — это скорее не про урбанистику и размеры города, а про нашу эпоху в целом. Дело в том, что в мегаполисах все атрибуты нашего времени сильнее и ярче выражены.
Сюда приезжают люди со всей России. Причем самые амбициозные, замотивированные и желающие делать карьеру. По этой причине время в Москве становится главным ресурсом, за который все борются. И когда возникает вопрос «побыть с другом, родственником или отдать время карьере?», — то часто выигрывает последнее. «Пробок» много, времени мало, перемещаться долго. Люди просто не хотят тратить драгоценное время на налаживание социальных связей, они хотят тратить его на себя.
Отсюда и возникает одиночество.
Еще надо отметить, что любой житель мегаполиса постоянно видит вокруг себя очень много лиц, причем почти каждую секунду. И на это человек затрачивает слишком много психической энергии. Поэтому, когда дело доходит до появления свободного времени, мы [жители города] включаем естественную защиту — хотим сделать все, чтобы побыть одному.
Плюс существует стратификация: в городе очень четкие и разделенные друг с другом социальные группы. Они концентрируются в разных пространствах, причем время их концентрации абсолютно разное. И они почти не пересекаются между собой, возьмем тот же Красный октябрь или Artplay. Также в психологии принятия решений описан такой феномен — когда возможностей слишком много, то мы часто ничего из них не выбираем. Тот же буриданов осел умирает от голода, не сумев выбрать между двумя лакомствами. Если говорить о Москве, то здесь очень много возможностей построить новые контакты, причем где угодно — хоть в баре, хоть на работе, — но мы в итоге выбираем оставаться с собой наедине, или наедине с интернетом.
— В 2015 году 80% москвичей заявили ФОМ, что они ежедневно сталкиваются с агрессией и сами потом становятся агрессивными. Агрессия как-то связана с одиночеством?
— Здесь есть корреляция, но ни одно исследование на достоверном уровне не показывает причинно-следственную связь между ними.
Но в любом мегаполисе много стресса, который накапливается. И порою нам кажется, что мы к стрессу привыкаем, однако это неправда. Вот начальник наорал, а мы не можем ему ответить. В «пробке» опаздываем на встречу — и нам не на кого сорваться. То есть мы часто не имеем возможности эмоционально реагировать на раздражители. Поэтому стресс существует на подавленном, подсознательном уровне. Мы его можем иногда даже не ощущать. Но периодически он все равно выплескивается. И для этого достаточно мельчайшего стимула. Кто-то наступил на ногу, коснулся плечом…
— Что-то в нашем городе снижает уровень одиночества и агрессии?
— Продуманная городская среда. У нее есть такая возможность. Первое, что, наверное, надо отметить, это летние веранды кафе. Причем безбарьерные. У нас в России изначально была странная тенденция огораживать веранды заборчиками. Сейчас это уходит, и это правильно. Отсутствие какой-либо границы между теми, кто, условно, пьет «Аперль Шпритц», «Матча-латте» и идущими мимо — это безусловно фактор появления friendly-среды.
Второе — музыка. Музыканты на улице и в метро романтизируют среду, делая ее более дружелюбной, настраивают всех на эмоциональные связи друг с другом. Вот как у нас в пешеходных зонах в Камергерском или на Кузнецком мосту — музыка снижает агрессию. Даже если фанаты после футбольного матча будут слышать что-то вроде джаза, старого рока, бардов, то потенциальный уровень их агрессии упадет. Соответственно, какой-нибудь хэви-метал, наоборот, их только подзадорит.
Также помогают лавочки, качели, в том числе на «Маяковской». Это геймификация пространства. Это объединяет людей, убирает фактор одиночества и дает возможность в оживленном городе расслабиться.
— Триумфальная площадь и пешеходные зоны многим москвичам нравятся. Но наверняка в Москве существуют места, в которых до сих пор психологически некомфортно.
— Это железные дороги, вокзалы и рынки. Так, увы, исторически сложилось. Они являются аккумулятором криминогенной ситуации. Я специально перед интервью посмотрела криминальные рейтинги районов, и везде антирейтинг возглавляют Гольяново, Теплый Стан и Кузьминки. И даже если там поставить качели со скамейками, то ситуация не исправится. Надо комплексно решать ситуацию. Надо убирать самострой, палатки, которые притягивают асоциальный элемент, делать большим и ярким освещение. По всем исследованиям, ни высокие заборы, ни огромное количество полицейских не уменьшают криминогенность. Ее уменьшает как раз большое количество освещения. Этим местам нужна прозрачность и понятность — то есть новая инфраструктура.
— А одинаковые микрорайоны новостроек, которые еще называют «муравейниками» — они разве комфортны?
— Многоэтажная застройка сама по себе не является злом, и «муравейник» никакую психологическую травму нанести не может. Но, правда, лишь в том случае, если он правильно сделан. Что это означает? Нужно комплексное решение. Во-первых, разноуровневость. Потому что череда одинаковых линейных небоскребов, которые загораживают солнце, плохо влияет на психику. В идеале профиль домов должен быть изрезанным, разного уровня. Во-вторых, нужна персонификация — москвич должен понимать, что его ЖК отличается от других. Причем не важно: светом или архитектурой. Когда «муравейники» штампованные, как хрущевки, то мы не чувствуем жилое пространство своим, оно кажется нам обезличенным.
Еще помогает создание экосистем внутри дворов. Детских площадок с отсутствием транспорта, с — опять же — хорошей освещенностью. С занятыми сферой услуг первыми этажами. Когда у нас на первом этаже есть любимая кофейня, где тебя знают, библиотека, хороший парикмахер, уютный магазин и винотека — и все это работает и светится, — то типовая застройка воспринимается уже персонализированной, удобной для жизни и безопасной.
— Раньше в городе был феномен «московского двора — ну, как в фильме «Покровские ворота». Сейчас он сохранился?
— Сегодня город переживает вторичный феномен московского двора — то есть эти дворы на время пропали, появились заборы, люди боялись выпускать детей гулять. Сейчас же крупные застройщики закладывают идею двора в свои проекты, и будет здорово, если они реабилитируются.
— Чем полезен старый московский двор?
— Это бесценный феномен городской социализации, такая прочная связь между поколениями и внутри поколений, внутреннее пространство, где ты чувствуешь себя безопасно без всяких заборов. Когда ты находишься в таком дворе, то ты чувствуешь, что он является продолжением твоего жилья, зоны комфорта. Там даже незнакомый человек уже почти твой друг и родственник.
— Еще 15-20 лет назад было принято собираться в подъездах: играть на гитаре, выпивать и разбрасывать бычки. Куда делась эта культура?
— Мне кажется, что подъездная культура была неким переходом от коллективизма к индивидуализму, after-party после жизни в коммуналках. Дело в том, 15-20 лет назад в Москве еще не было такой культуры индивидуализма, как сегодня. Люди получили отдельное жилье, но они все равно привыкли кучковаться.
Вот давайте сравним. Если сейчас кто-то громко общается у дверей бара на Патриарших, то местные жители могут вылить ему ведро воды на голову. То есть сейчас ценность прайвеси и индивидуализма, которая перекочевала к нам с Запада, довольно прочно укоренилась в москвичах. А раньше такого не было. «Все вокруг народное, все вокруг мое» — можно петь и в подъезде. Было так.
Есть и второй фактор: появилось множество разнообразных баров — с дешевым пивом и дорогим низким ценником и высоким, спокойной музыкой и не очень — где можно встретиться. Плюс те же самые парки, которые после реконструкции взяли на себя функцию пространств, они вытягивают людей из квартир и подъездов.
— А «Яма» и «Горка» являются такими центрами притяжения? Эти проекты можно назвать успешными?
— Если появилось городское пространство, которое остается первозданным, чистым, без людей, тусовок и мусора, то это показатель того, что у урбанистов что-то не получилось. А если в новых городских пространствах появляются люди с лонгбордами, колонками, черешней и гитарами, даже не важно с чем, но все равно появляются, то это показатель, что городское пространство получилось.
Там очень много молодых людей 15-20 лет, если обратить внимание. Это современное поколение, которые выросло при Путине, но чувствует себя достаточно свободным. Оно не хочет рамок, хочет создавать свои правила, дышать свежим воздухом, не играть по чужому формату. У «Горки» и «Ямы» есть ценность, что туда можно приехать на самокате, лонгборде, велике и делать то, что тебе нравится, устанавливать свой формат и правила — а это новая свобода. Ведь в кафе многих вещей не позволено. «Горку» и «Яму» можно рассматривать как ответ на потребность собираться, то есть это новая замена тем же подъездам.
— В Москве действует запрет на распитие алкоголя в общественных местах. Но при этом в «Яме» и на «Горке» люди выпивают, а полицейские их не задерживают (за исключением жалоб в полицию от всем известных активистов). Почему так происходит?
— Если такая ситуация — осознанное решение власти, то оно очень мудрое и верное. Это зоны свободы в Москве, они позволяют не растекаться «маргинальному» досугу (если пятничные громкие посиделки с вином и музыкой можно назвать маргинальным) по всему городу. И одновременно дают чувство свободы тем, кто там находится. Эти люди [на «Горке» и в «Яме»] понимают, что «не все гайки закручены», и они могут делать то, что хотят. Еще раз повторю: если власть решила создать такие места, то это очень рациональное решение.
— Давайте еще про новые места. Парк «Зарядье». Если верить главному архитектору Москвы Сергею Кузнецову, то парк стал популярным местом для секса.
— Слова Кузнецова про парочки в Зарядье —пример максимального уровни социализации горожан. Если это правда не пиар, и люди для такого уровня близости выбирают именно парк в центре города, то это означает, что им там комфортно. Это лайк урбанистам, создавшим пространство. Главное сейчас — не ставить в парке таблички с просьбой не заниматься сексом, потому что запреты только усилят желания.
— Чтобы добраться до «Зарядья», «Ямы» и «Горки», многим москвичам надо довольно долго ехать на метро. И там происходит вещь несколько обратная. Есть такая игра «в столбик». Это когда человек стоит перед дверями метро, а когда двери открываются, то он не выходит. И за ним скапливается «столбик» людей. Или когда пассажир останавливается перед многолюдным переходом, и ему несколько спешащих дышат в спину. По лицам спешащих людей нетрудно заметить, что такого нерасторопного пассажира готовы толкнуть или ударить. Почему это происходит?
— Здесь присутствует феномен транспортной усталости. Даже если мы после работы не очень устали, то после часа поездки в метро мы выходим в город, как выжатые лимоны. Ведь там много триггеров для самых разных фобий: страх темноты, замкнутого пространства, большого количества рядом стоящих людей, близкого контакта с ними, микробов, вирусов, фобия того, что эскалатор сейчас остановится, страх упасть на рельсы с платформы… Даже если мы не фобианты, то метро все равно аккумулирует человеческие страхи. Там очень высокий уровень электрификации, а большое количество электричества и шума создают высокий уровень напряжения.
— Как справится с желанием толкнуть человека?
— Если вы больше часа находитесь в метро, то как антидот можно использовать прогулку или поездку на велосипеде. Не надо воспринимать долгую поездку на метро как норму. Надо относиться к ней как к подвигу, после которого нужно восстановиться. Вернувшись домой, погладьте кошку, погуляйте с собакой, откройте настежь окна, займитесь йогой. Это помогает. В самой подземке помогут шумоподавляющие наушники или интересная аудиокнига.
— В наземном транспорте такой агрессии нет?
— Да. Там присутствует солнечный свет, благодаря которому вырабатывается витамин D, и более приятные, чем в метро, запахи. И не существует такого близкого контакта с другими людьми. Если у вас есть возможность сесть автобус, то выбирайте его.
— Несмотря на активное благоустройство во многих районах, в городе до сих пор сохраняется антитеза «окраина-центр». В центр вкладывается больше денег, там больше возможностей интересно провести время. Это когда-нибудь изменится?
— Такое различие будет в Москве, пока оно существует в самой России. Ведь любой город, как подсистема, является отражением всей системы. И пока наша страна устроена по принципу «центр-провинция», то каждый город будет устроен внутри точно так же. И пока Россия не станет такой же гомогенной, как Швейцария, а Москва не станет такой гомогенной, как Цюрих или Женева, центр и окраины городов будут непохожи.
Чтобы этот контраст как-то сгладить, необходимо, чтобы внутри каждого района была вся необходимая москвичу инфраструктура. То есть не только торговые центры и школы, но и места, где можно заняться спортом, встретиться с друзьями, сходить на выставку. Районы должны быть самодостаточными. когда человек соберется в театр или музей, то он может поехать в центр, да. Но пока перекос окраина-центр сохраняется.
— Что, по вашим наблюдениям, изменилось в городе за последние 10 лет?
— У нас стало больше запретов и больше структуры. Еще 10 лет назад мы ехали в Европу и нам казалось, что там все запротоколировано, а у нас свободно. Но в чем была эта свобода? Можно парковаться где угодно, гонять по Садовому кольцу 160 км/ч. И было ощущение, что в Москве вседозволенность. Однако сейчас же случился удивительный перевертыш — теперь в Европу мы приезжаем как на «остров свободы». А у нас, в Москве, появилось гораздо больше правил и предписаний относительно городской жизни, чем было раньше.
Но у этих изменений есть и обратная сторона. Они создали в Москве чувство безопасности, цивилизованности и повысили осознанность москвича. Эта структурированность дисциплинировала москвичей, она заставила их меньше мусорить, правильно парковаться и не гонять на сумасшедшей скорости по центру города. Удаль запретили, зато мы стали более правильными и законопослушными.
— Как выглядят Москва и москвичи будущего?
— Наш город движется к большому количеству открытых пространств, пешеходных зон и парков. И эти пространства выманивают нас из домов. Вопрос «похорошела Москва или нет?» — это субъективное мнение. Но те урбанистические изменения, которые происходят, мне, как психологу, нравятся.
