О Сталине в храме, кризисе церковного зодчества и конфликтах в парках — интервью с архитектором Андреем Анисимовым

— Часто критиков архитектуры или расположения храмов в религиозной среде называют «противниками церкви». На ваш взгляд, такая критика возможна?

— По поводу храмов критика почти всегда воспринимается очень болезненно. Выходит: если ты критикуешь, то ты наверняка противник. Но это не так — критика нужна в первую очередь для того, чтобы ее объект стал лучше. Ведь любой театральный критик не является ненавистником театра, как и литературный критик — противником литературы: они просто ищут слабые и сильные стороны, вот и все.

— Хорошо. Тогда начнем с темы, которая волнует не только верующих — конфликты вокруг строительства храмов. Может быть, архитекторы и церковь должны сами узнавать у местных жителей, готовы они иметь в ближайшем парке храм или нет? 

— Я абсолютно поддерживаю такой подход. Но мы имеем сейчас более сложные условия.

В генеральных планах советских городов, в том числе и Москвы, не отводилось места для строительства церквей, и, к сожалению, это встречается в новых проектах — у нас до сих пор утверждаются генпланы, где район формирует торговый центр, а территории для храма нет. То есть конфликт [вокруг строительства] спровоцирован тем, что в Москве почти нет свободной земли. А если такое место появляется, то оно, как правило, очень востребовано другими сферами. И в результате для строительства храмов остаются в основном парки. Тут, на мой взгляд, должно быть какое-то взаимное движение навстречу. 

Малобюджетный храм преподобного Серафима Саровского в мкр. Кожухово (Андрей Анисимов)

— Какое именно «движение навстречу»?

— Церковь, как мне кажется, должна отказаться от амбиций по созданию гигантских соборов и полу-монастырских комплексов за двухметровыми заборами, которые отделяют ее от парка. Потому что такие проекты заведомо провоцируют конфликт. Ведь логично — зачем вам в парке двухметровый забор и гигантский пятиглавый собор? Об этом даже традиция говорит: церковь должна вписываться в ландшафт — это один из главных законов церковной архитектуры. Посмотрите на Храм Покрова на Нерли, как он вписан в ландшафт, как он украшает его на протяжении многих веков, посмотрите на храмы Пскова и Старой Ладоги — эти храмы не очень большие, не стремящиеся высоко вверх, не претендующие на главенство над окружающей их природой и застройкой. Но они доминируют своей красотой, причем очень простой красотой. Та же псковская архитектура, грубо говоря, из нескольких плоскостей, пересекающихся под не очень прямыми углами, образует шедевры. Вот такой подход был бы хорош. 

Храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы в Зеленогорске (Андрей Анисимов)

Вероятно, что в установке о строительстве храмов в Москве вместимостью не менее 500 человек должны быть исключения для парковых зон. Иначе это будут гигантские постройки, которые бесконфликтно поместить в небольших парках Москвы просто немыслимо. 

С другой стороны, и общество должно понимать, что церкви надо строить. Просто нужно искать компромисс. 

— В чем выход?

— Мне кажется, что низкие, распластанные храмы, которые к тому же могли бы выполнять социальную функцию — иметь трапезные, лавочки и детские площадки, — изменили бы ситуацию.

— Но в Ясенево построили огромный пятиглавый храм Покрова Пресвятой Богородицы, радом с которым появилась большая зона отдыха. И никакого конфликта нет.

— Вообще, храм в Ясенево еще и район украсил, к слову. Конечно, это пример очень богатого и торжественного сооружения. Мне он очень нравится. Начиная с того, что архитектор Владимир Козлов спроектировал его, когда работал в нашей мастерской, и заканчивая тем, что с его настоятелем отцом Мелхиседеком мы в большой и давней дружбе. Но нужно посмотреть на контекст. Ведь Ясенево —  довольно большой район [6-е место по численности населения в Москве, согласно данным Федеральной службы статистики на 1 января 2019 г. — Прим. ред.]. Этот район долгое время имел всего один небольшой храм Петра и Павла [рядом с метро «Битцевский парк». — Прим. ред.]. И новый храм, как духовно-просветительский центр и центр притяжения, там безусловно важен. Но я говорю о примерах более демократичных. Иначе говоря, храмы такого объема, как в Ясенево, не могут быть расположены в каждом районе. Это будет просто перебор. На мой взгляд, 500 человек — это уже пиковая нагрузка для большинства районов. И поэтому нам нужны маленькие церкви с количеством полноценных прихожан 120-150 человек, как, например, в старой Москве. И мне даже кажется, что надо планировать их не на патриаршую или архиерейскую службу, на которую собирается много людей, а на повседневную религиозную жизнь. К тому же огромный объем здания надо отапливать и технически обслуживать. И еще — его очень важно заполнить, потому что богослужения в пустом храме психологически очень печальное явление. 

Несколько поясню: у попечителя есть право построить большой храм, но дальше его будет содержать приход. А у прихода, как правило, денег нет.

Храм на острове Валаам (Андрей Анисимов)

— Сейчас много говорят о том, как новое благоустройство города снижает социальное напряжение в разных районах. Реновация промзон, продуманное освещение, перепланировка территорий, прилегающих к железным дорогам, и т.д. Могут ли церкви выполнять ту же функцию?

— На мой взгляд, так и должно быть. Это историческая традиция — строить храмы не в лучших местах. Они переосвящают место, придают ему совершенно иной смысл. К примеру, тот же остров Валаам до того, как стать одним из центров монашества, был языческим капищем, где приносились кровавые жертвы. 

Мы как-то выбрали Наро-Фоминске для храма такое место, где собирались наркоманы и алкоголики. Там валялись шприцы и пустые бутылки. Как же так, — говорил батюшка, — здесь строить нельзя! Но мы возвели там часовню без стен, в которую может зайти любой человек. Я тогда сказал батюшке: как вы только найдете внутри часовни пустую бутылку или окурок, то я за свой счет построю стены. До сих пор ни одного окурка там не нашли. Теперь там люди гуляют.

Храм Николая Чудотворца в Санкт-Петербурге (Андрей Анисимов)

— Давайте перейдем к архитектуре. Давно ведутся разговоры о кризисе церковной архитектуры в России. Один из аргументов критиков — большинство современных храмов неудачно и безвкусно переигрывают старые формы. Вы согласны?

— У нас есть некая стагнация, нет развития вперед. И в качестве обратного примера я приведу эпоху модерна. 

В 1882 году был построен храм в усадьбе Абрамцево, эту дату можно считать датой возникновения русского модерна. Естественно, церковь была лидером в русском модерне, пока все не закончилось в 1917 году; то есть развитие этого направления церковного искусства продолжалось менее 40 лет. Но за это время — огромное количество имен и памятников архитектуры мирового значения. Что ни храм — то шедевр. И везде поиск новых решений и форм… Щусев, Шервуд, Покровский, Преображенский, Бондаренко, — имя на имени за короткий период. 

Теперь мы возьмем нашу эпоху. 32 года назад, в 1988 году, был освящен первый построенный после долгого перерыва храм. Тогда же начали формироваться интересные проекты и мастерские: «АрхХрам», наша команда [«Товарищество реставраторов мастерские А. Анисимова». — Прим. ред.], художественно-реставрационные мастерские Данилова монастыря. Но потом стало появляться все больше заказов на строительство [церквей] и их стали отдавать людям, которые ничего в этом не понимают. Думали, что если человек архитектор, то он легко может спроектировать церковь. Но это категорически не так. Церковная архитектура начала деградировать — многие заказчики пошли по пути копирования, как в XIX веке копировали храмы с проекта [Константина] Тона. Теперь бытует мнение, что надо взять типовой, бэушный проект, чтобы не тратить деньги на проектирование (хотя проект стоит максимум до 10% от стоимости строительства). Кроме того, часто берутся типовые проекты какие-то расфуфыренные, с безумным количеством декора, — а все это стоит огромных денег — либо, чтобы сэкономить, делается из фальшивых материалов — вместо кирпича используют бетон и так далее. Возникает такое принижение значения церковной архитектуры, ее непонимание. Мне кажется, что все это привело к неуважительному отношению к церковным архитекторам: мол, вы нам дайте четыре стены, а все эти ваши искания никому не нужны. Но на самом деле все начинается с архитектора. Как и другие люди, мы воспринимаем храм как проявление Бога в красоте. Мы должны привлечь человека в храм. И отсюда вытекает, что церковное здание должно быть красивыми. Но расходится понимание — что такое красиво? Это нитрид титана, который сейчас блестит на главках, или все-таки натуральные материалы, ручная работа и красивые пропорции, а не прилепленный к храму пенопласт из «Леруа-Мерлен». 

Храм Пресвятой Троицы на подворье Воскресенского Новодевичьего монастыря (Андрей Анисимов)

— Речь идет только о внешней форме?

— Нет конечно. Основная задача церковного архитектора — организация внутреннего пространства. Поэтому у нормального архитектора не будет при входе в церковь лавки, заваленной шубами и пальто, свечного ящика, возле которого постоянно стоит гомон от продажи свечей и подачи записок. Церковный архитектор все это организует. И место для исповеди, и дополнительный придел для второй литургии, и приличную ризницу плюс место для певчих и небольшую библиотеку. Именно архитектор, знающий, что происходит в храме, способен организовать все эти пространства. А многие современные архитекторы представляют, что храм это прямоугольник, у которого есть небольшой выступ (апсида), где находится престол, и все. Они думают, что идеал — это храм Покрова на Нерли. Для своего времени и своего назначения он идеал, не спорю. Но это маленький княжеский храм, там молился один князь со своей семьей и гостями, а мы имеем дело со зданиями для прихожан в большом городе. 

— С чем связан консерватизм заказчиков?

— Мой опыт подсказывает, что все дело насмотренности. Ее нет. Люди зачастую не имеют широкого кругозора, а если имеют, то он ограничен личным опытом и опытом небольшого окружения. Если человек всю жизнь провел в одном городе, то у него одни представления о церковной архитектуре, если он один раз съездил в Дубай — уже другие. А если люди много путешествуют по нашим историческим городам, изучают литературу, историю православного и вообще церковного искусства, то третьи. Чаще, увы, встречаются первые случаи.

Церковь Покрова на Нерли. Фото: Андрей Задонский, wikimedia.org

— Проект храма должен учитывать контекст местности: хрущевки, небоскребы, ту же парковую зону? Как архитектор должен работать с такими пространствами — побеждать их храмом или наоборот?

— Я вхожу в экспертный совет по церковному искусству, архитектуре и реставрации при Московском патриархате. Недавно туда прислали проект храма в раннехрущевском районе — это кирпичные дома второй половины 1950-х. И среди них был поставлен огромный храм с обильным количеством декора и узоров. Я спросил у коллег: вы хотите, чтобы люди на церковь ополчились? Спрашивают — почему? Я отвечаю: ведь, судя по домам и машинам, которые стоят во дворах, вокруг живут люди весьма среднего достатка, если не меньшего. И ставить в такой суровой архитектуре никому не нужный островок безумной «красоты» — зачем это? Когда человек видит, что на строительство огромного собора выброшены огромные деньги, а он пришел в него со своими тремя копейками и ему есть нечего, то мы таким образом не привлекаем, а отталкиваем людей. Если храм — это проповедь в камне, то эта проповедь должна быть очень строгая, аскетичная. Я не говорю о том, что храм не должен быть красивым. Должен. Но красота достигается не излишним декором, огромными размерами и имитацией золотых главок. Красота — это пропорции, не дорогие, а натуральные материалы, тепло рук и душа человека, вложенная в стройку и проектирование. А у нас почему-то любят построить самый большой храм, самый большой купол, самую большую колокольню, самый большой светильник и так далее — такой СССР в зодчестве — смотрите, мы опять сделали самое большое…     

— Храм Священномученика Игнатия на Верейской улице. Многие в социальных сетях были восхищены смелостью решения, взаимодействием традиции и с современными материалам. Как вы оцениваете этот проект?

— Я уже сказал, что церковным зодчеством должны заниматься люди с профессиональной подготовкой. В крайнем случае, они должны внимательно изучить все, что для этого необходимо. Но на Верейской улице мы видим ошибку, о которой я уже говорил, — представление о храме, как о прямоугольнике с небольшой апсидой.

— То есть?

— Смотрите: чтобы пространство получилось молитвенным, оно должно формироваться по определенным законам — стенами, перекрытиями, светом, другими деталями. То же соотношение света и пространства в церкви — это продуманный сценарий. И здесь на Верейском улице была допущена очень странная ошибка. На мой взгляд, она заключается вот в чем.

Проект храма на Верейской улице. Иллюстрация: Москомархитектура

Его авторы в основном занимаются ресторанами, причем на очень высоком уровне. Возможно, поэтому им пришла в голову идея сделать остекленной восточную стену с наблюдением восхода. Такое могло прийти в голову только человеку, который не понимает, что происходит на службе. Вот вам пример. Если взять Софию Константинопольскую, то ее авторы в первую очередь думали о том, как будет распространяться свет — там свет идет утром от алтаря, когда священник поднимает руки и говорит «Слава Тебе, показавшему нам свет!», и в этот момент луч прорезает пространство. Но на Верейской улице мы видим совершенно иное — огромный витраж, который не создает луча, — это общая засветка, под которой хорошо делать хирургические операции, а не проводить службы. 

— Но проект все равно неординарный.

— Абсолютно ординарный. Потому что такой же способ остекления уже был использован в храме на Поклонной горе. 

— Но хорошие современные храмы в Москве есть?

— Конечно, я могу похвалить их авторов. Это Владимир Козлов, который строил храм в Ясенево и сейчас строит несколько объектов по программе, которая раньше называлась «200 храмов». Есть Андрей Оболенский [Часовня Державной иконы Божией Матери рядом с Храмом Христа Спасителя, Собор Рождества Пресвятой Богородицы в Зачатьевском монастыре, часовня Рождества Пресвятой Богородицы в Столешниковом переулке] — профессионал, который прекрасно знает церковную архитектуру. Еще это Михаил Кеслер [храм Новомучеников в Бутове, Церковь святителя Иннокентия, митрополита Московского в Бескудникове], Сергей Яковлевич Кузнецов, который построил церковь Сергия Радонежского на Ходынском поле. У него виден поиск новых решений. 

Храм Сергия Радонежского на Ходынском поле, архитектор С. Я. Кузнецов. Фото: stroi.mos.ru

— Вы говорите о поиске новых решений, они, например, есть в храме вооруженных сил в Кубинке. Это же очевидно?

— Если честно, то этот храм немного выпадает из общего контекста церковной архитектуры, его сложно обсуждать. 

— Мозаики с изображением военных, убранные мозаики с изображением президента и Иосифа Сталина. Вы не видите в этом модерна?

— Там работали далеко не последние художники, и я не хочу их критиковать. У меня, наверное, несколько другое отношение к войне, к Дню Победы и его празднованию… Ведь одни хотят, чтобы это были парады с танками на Красной площади, а другие хотят, чтобы это был день памяти, в который мы вспоминаем своих погибших родных. Для меня лично более важен «Бессмертный полк», чем прохождение всех родов войск мимо мавзолея. 

Храм в парке «Патриот». Фото: ТАСС

— Но вы говорили, что храм в первую очередь создается для человека, а соцопросы показывают, что большинство населения нашей стране одобряет то, чтобы было изображено на мозаиках.

— Храм для человека, все так, но художник не должен работать на удовлетворения вкусов и идеологических установок, он должен работать над более вечными ценностями, тем более церковный архитектор. Должен работать над собой. Как говорил Окуджава, «когда я кажусь себе гениальным, я иду мыть посуду».

— Идеальный православный храм через десять лет, какой он?

— Архитектура, в том числе и церковная, отражает состояние общества. Мне кажется, что разное состояние общества отражают разные храмы. И тот же храм в Кубинке отражает определенную политику. И небогатые церкви, которые строятся в бедных селах, показывают наше современное состояние. Хотелось бы, что они отражали другое состояние общества, чем то, в котором оно находится сейчас. Но для этого должно изменится само общество, поменяться его отношение к церкви.

Признаюсь, мне не очень близка излишняя политизация церковной архитектуры. Я хочу, чтобы храмы были для людей, чтобы люди ходили в них с удовольствием, чтобы храмы выражали любовь к Богу и соответствовали евангельским заповедям, а не покрывались бутафорией для ложной роскоши. Потому что бутафория порождает отношение к храму, как к театру. Не надо строить «за три копейки», а потом украшать китайскими стразами. Или собирать типовые проекты из кубиков — это идея, к искусству не имеющая совершенно никакого отношения, тем более к церковному.