Салават Щербаков о том, как рождается творчество
Вы родились в Москве. Ее атмосфера как-то влияет на ваше творчество?
– Неоспоримо. Это мой любимый город, моя большая малая родина. Здесь родились мои предки – многие поколения по маминой линии. А вот отец с Южного Урала, из Башкирии. И, к счастью, я сейчас открываю для себя эти места с их глубокой историей.
Менялось ли ваше восприятие города со временем?
– Конечно, поскольку менялась сама Москва. Это город с большой драматической судьбой, место, где я черпаю свое вдохновение, ощущаю его умом, памятью своих дедов и прадедов. Я изучаю город, его историю, его культурные и архитектурно-художественные традиции. Понятно, что за долгие-долгие годы Москва развивалась неравномерно. Многое, к сожалению, было разрушено – что-то утеряно безвозвратно, что-то удалось спасти. Но сохранилось главное – неповторимый московский дух.
Что вам нравится в современной Москве, а чего не хватает?
– Я уважаю своих земляков за то, что они серьезно относятся к нашему наследию, к традициям, ценят их и сохраняют. Горжусь, что в своем развитии наша столица достигла небывалых высот. Она в списке самых лучших и современных городов мира. Наша столица впереди всех в части развития общественных пространств, заботы о людях – об их досуге, учебе, медицинском обслуживании. Москва сегодняшнего дня – очень комфортный город.
Не обидно, что артистов, модельеров, музыкантов у нас знает любой, а среди скульпторов, создающих великолепные памятники, на слуху единицы?
– Конкретно за мою профессию – не обидно. Несправедливо то, что выдающиеся конструкторы, ученые, инженеры, люди, совершающие подвиги, малоизвестны, а какая-нибудь так и не научившаяся петь вживую почти «звезда», на раскрутку которой пущены огромные деньги, у всех на слуху. Вот что возмущает.
Вы работаете в разных техниках и стилях. На ваш взгляд, какие из них понятнее нынешнему горожанину?
– Профессионал должен в первую очередь хорошо знать историю своей страны, быть знаком с ее искусством, культурой. Обязан изучить историю и шедевры мировой культуры, а в творчестве оставаться тем, кем он хочет быть. И чем больше техник он освоит, тем больше у него шансов определиться со своей индивидуальностью.
Почему основой вашего творчества стал реализм?
– Мне посчастливилось, что я воспитывался в эпоху, когда, несмотря на многочисленные запреты, была духовная свобода. Ее, к счастью, никто отменить не мог. В ту пору приветствовались ум и знания. Люди самообразовывались, читая все: от Шекспира до Кафки, изучая творчество Кандинского, Донателло, Рафаэля, Карла Брюллова, Андре Лота, несмотря на то что официально господствовал соцреализм. Большой объем знаний позволял художникам и людям искусства быть и профессиональнее, и точнее в творчестве. Ну а уж если совсем искренне, то соцреализм – это понятие абстрактное. У Микеланджело, например, фигуры на фресках неистинные. В жизни, в творчестве все гораздо богаче.
Какие темы вам ближе всего?
– Мы работаем с историей, с людьми в разных их проявлениях, а это очень сложные и многослойные направления в искусстве. Вот я, например, раньше не знал, кто такой патриарх Гермоген – так, что-то слышал о нем. Знали лишь историки и Церковь. А это важнейшая историческая фигура. И чтобы как можно точнее передать его образ в скульптуре, пришлось перелопатить огромное количество исторической, духовной литературы, общаться со множеством специалистов. Так я узнал о страданиях, которые настоятель испытал в польских застенках, при этом не переставая бороться за независимость Руси и отправляя на волю патриотические воззвания. Да, сложно, зато ты приобретаешь не просто опыт. Такая работа – один из моментов твоего духовного и профессионального роста.
Я когда-то читал, что, по замыслу Ивана Мартоса, памятник Минину и Пожарскому изначально шел с тремя фигурами, позже рядом с двумя героями должен был появиться Гермоген. Это так?
– Абсолютно точно. Гермоген воодушевлял Минина и Пожарского к подвигу во имя русского государства. Памятник им изначально был установлен перед Верхними торговыми рядами на Красной площади. Князь Пожарский рукой указывал на Кремль, где во множестве засели поляки, против которых ополченцы собирали дружину. А у Кремлевской стены – там, где сейчас Мавзолей, должна была стоять фигура Гермогена, призывающая народных героев защитить стану. Было принято решение по установке скульптуры, проведен конкурс, но случилась революция 1917 года, после которой от этой идеи отказались, а потом и памятник Минину и Пожарскому на новое место перенесли. И уже в XXI веке Патриарх Кирилл решил исправить историческую несправедливость – скульптура была установлена в Александровском саду. Это была очень интересная работа, которая создавалась совместно с Ильей Глазуновым и Академией живописи, ваяния и зодчества.
С каким материалом вам интереснее и комфортнее работать?
– Скульптору приходится работать и с камнем, и с глиной, и с деревом, и с жестью. Но самый, пожалуй, важный материал, который спрессовывает и время, и историю, – это бронза. Фигуры из нее изготавливали еще три тысячи лет назад.
Вы взаимодействуете с Московским метрополитеном. Насколько активно получается осваивать это направление творчества?
– Московский метрополитен – это огромный город, где господствуют различные тенденции и вкусы, сосредоточены творения известных архитекторов, скульпторов и художников. Мы с удовольствием участвовали в оформлении станции «Давыдково», расположенной на БКЛ, выполняли барельефы на стенах, рассказывающие о героической работе сотрудников МЧС.
Случается так, что в мастерской вы работой довольны, но не нравится, как она вписалась в окружающее пространство?
– Подобная проблема может возникнуть у любого скульптора, и творение, которое в мастерской было проработано до мелочей, смотрелось монументально, на натуре начинает восприниматься совсем иначе. Чтобы такое случалось как можно реже, кроме профессиональных качеств ваятелю необходимо иметь опыт подобных работ. Он должен обладать способностями как можно реалистичнее представлять скульптуру на месте ее установки. Плюс наработки, которые каждый монументалист использует, создавая свое творение.
Как определить – хороший памятник или скульптура или нет?
– Определить можно двумя способами. Первое – это чувства, ощущения, которые конкретный памятник или скульптура вызывают у зрителя. И так их оценивают все, кроме специалистов. А профессиональное восприятие – это совсем иная область, где есть признанные эксперты, которые хорошо и глубоко разбираются во всех тонкостях монументального творчества. Однако здесь возникает дилемма – мнение профессионалов может серьезно расходиться с мнением обычных людей, которых в сотни тысяч раз больше. Но чаще всего мнения зрителей и профессионалов совпадают.
Вы расстраиваетесь, когда зритель не понимает ваше творчество?
– Любой художник стремится к тому, чтобы быть понятым, иначе зачем его творение. Но понимание – это сложный интеллектуальный процесс, требующий от созерцателя скульптуры некой эрудиции, работы мозга, способности оценки, сопоставления реальностей.
А когда вас критикуют?
– Нужно всегда разбираться в природе критики. Любой человек, любой художник может попасть в такую ситуацию, когда его работа не задалась, творение не получилось таким, каким он его представлял. В таком случае критика профессионалов с разбором полетов полезна для творца. Но бывают разные взгляды, разные пристрастия.
Вы ведь не только скульптор, но и художник, и архитектор. Насколько полно вам удается реализовать эти таланты?
– Сегодня я уже не стремлюсь охватить всё и вся, работаю в том направлении, которое мне ближе всего. Это, конечно, скульптура. Однако любой скульптурный памятник – это также постамент. И если он неправильно выполнен, то даже самая хорошая работа проиграет с точки зрения ее восприятия, так как одно из главных качеств памятника – «держать» окружающее пространство. И здесь возникают многочисленные вопросы архитектурного толка, которые в полной мере я решаю комплексно. При этом всегда работаю с замечательными архитекторами.
Какие из ваших работ для вас наиболее ценны?
– Таких нет. Любая работа занимает в моей душе конкретное место и дорога для меня. Это не зависит ни от чего – ни от накала страстей при ее создании, ни от размеров. И если установлен небольшой памятник Федору Достоевскому в Оптиной Пустыни, то там, поверьте, другой размер был не нужен. Зато князь Владимир на Боровицком холме, символизирующий мощь нашей веры, силу и масштаб нашего государства, просто не мог быть крошечных размеров. А недавно, например, я сделал скульптуру Александра Невского для Казахстана, заложив в нее иную идею, иные пропорции. Прежде это были памятники президенту Гейдару Алиеву в его родном Баку, русской императрице Елизавете Алексеевне в Баден-Бадене.
В Израиле – памятник Красной Армии, победившей фашизм, монумент «Прощание славянки» у Белорусского вокзала, а в Белоруссии в Новополоцком микрорайоне Боровуха – памятник десантникам. И в каждой из скульптурных композиций частичка моей души, моего мировосприятия. И каждая из них по-своему ценна для меня.
Творцу нужны авторитеты?
– Для меня авторитет мой отец, который в 19 лет добровольцем ушел на фронт. С войны он вернулся без глаза и с изуродованным лицом, но ни в чем никогда не винил своих ровесников, которые оставались в тылу, а на гражданке он честно трудился. Отец не выпрашивал никаких поблажек, хотя мог рассчитывать на них как участник жестоких боев, получивший ранение. Для меня авторитеты – мои мама и дедушка. И скульпторы Сергей Конёнков и Петр Клодт. Поэты и писатели – Пушкин, Толстой, Достоевский… Это те люди, которые помогают.
А в чем заключается смысл вашей творческой жизни?
– Служить своей профессии, выполнять работу как можно более качественно. Помнить предков. Любить нашу российскую землю и ее культуру. И главное – быть в тесном единстве со своей совестью, с близкими. Вот, наверное, и весь смысл.
