Юлий Борисов: "Мы работаем с философией пространства"
Профессиональную деятельность бюро UNK project в последнее время можно сравнить с победным шествием в сфере отечественной архитектуры: оставляя за собой многочисленных конкурентов, получая новые награды и самые статусные столичные проекты по итогам профессиональных конкурсов, компания успешно продвигается к отраслевым высотам (в прямом и переносном смысле). Это, правда, не исключает и проигрышей, которые всегда требуют осмысления и даже переосмысления своей деятельности. Об успехах, поражениях и проблемах архитектуры корреспондент «МП» побеседовала с руководителем бюро Юлием Борисовым.
– Хотелось бы начать с проекта Национального космического центра. Как вы оцениваете его идею, насколько вы были свободны (или ограничены) в своем поиске решений, и что означает принцип модульности космических станций, который, как вы сказали в одном из интервью, лег в основу проекта?
– Идеей проекта стало стремление собрать в одном месте огромное количество специалистов, связанных с российским космосом. Мне это кажется вполне логичным, таким образом возникает эффект синергии. По такому же принципу строятся, например, технопарки. Создание штаб-квартиры эффективно и для акцентирования значимости космической отрасли, и для выстраивания процессов управления, и контроля.
Ориентиры у нас, конечно, были. Это и число сотрудников центра, и количество квадратных метров (250 тыс. кв. м), и функции объекта. А они очень разные. Центр будет включать и исследовательскую часть, и административную, и выставочную. От заказчика мы получили и рекомендации создать некую вертикаль как символ полета в космос.
Заложив принцип модульности, мы исходили из того, что срок эксплуатации здания составляет примерно 75 лет. Даже за этот срок может многое измениться. И чтобы объект не устаревал физически, мы предложили концепцию космических станций, которые, как модули, можно изменять, наращивать, переоснащать. В целом, в составе НКЦ есть административное здание, есть горизонтальный и вертикальный небоскребы, есть четыре модуля (мы их называем клавишами), где находятся технические помещения, есть блок экспоцентра и галерея, которая соединяет здания в единый комплекс.
– Ваше бюро очень продуктивно. У вас много проектов, и все они, как у многих ваших коллег, разные. Сейчас, в наше время для архитектуры еще актуально такое определение как авторство, собственный стиль? Или работая в городе, учитывая запрос заказчика, вопрос творческого почерка уходит на второй план?
– Мы занимаемся авторской архитектурой. Многие люди, кстати, говорят, что здания у нашего бюро разные, но всегда понятно, что это наши проекты. Хотя определить их общие особенности сложно. Если бы наши здания были похожи по внешнему виду, это все-таки было бы слишком примитивно. Мы работаем с философией пространства. Проект каждого здания мы создаем с точки зрения того, как люди будут им пользоваться, какую пользу оно им принесет, какие сценарии жизни у них могут возникнуть. Каждый случай отвечает на конкретные вопросы. Если сравнивать с жанрами литературы, то у нас есть и триллеры, и философские трактаты, и любовный роман, и детектив. В Лужниках, например, перед нами стояла задача вписать супер-современный комплекс Дворца водных видов спорта и не разрушить общий градостроительный ансамбль. Если бы там мы сделали какое-то особое здание, то задачу бы решили, но наше здание разрушило бы ансамбль. А вот проектируя павильон Росатома, перед нами стояла другая задача – как отразить в архитектуре то, чего мы не видим. Ведь энергия атома физически не осязаема. И мы придумали нависающую консоль длиной 76 метров (сначала даже не понятно, за счет чего она удерживается) и стекла в 12 метров, что пока еще редкость. С БЦ «Академик» на проспекте Вернадского была другая задача. Масштабное здание должно возникнуть на пригорке, и нам пришлось сделать его фасад в виде линзы. Таким образом мы его «дематериализовали». Мы считаем, что работать в одном жанре – это удобно, практично, здорово, но это сильно ограничивает.
– Как вам удается работать много и эффективно? Что вас вдохновляет и стимулирует – гонорары, амбиции? Или вы просто трудоголики?
– Мы занимаемся любимым делом – только и всего! Никакие гонорары, никакая усидчивость никогда не восполнят те энергетические затраты, которые вкладываем я и мои коллеги. Архитектура – очень сложная деятельность, особенно в России. Мы работали за рубежом и точно заем – там все несравнимо проще. В России придумать проект – это одно, а воплотить его – это бой! Кроме того, мы считаем, что то, что мы делаем – это то, для чего мы были рождены. Мы твердо уверены, что за счет своих знаний можем улучшить пространство жизни людей. Критерий самооценки у нас очень простой – делаем мы лучше или хуже людям. В нашем бюро 120 человек, а вообще с нами постоянно сотрудничают примерно 500 специалистов.
– Не могу не спросить про «Садовые кварталы»…Как вы прокомментируете все события, связанные с этим проектом?
– По этому поводу я уже высказывался в соцсетях, но повторю. Мы участвовали в конкурсе на проект школы. Мы любим конкурсы, и большинство проектов выиграли через конкурсы. Это процедура сложная, не всегда идеальная, но пока это лучшая технология выбора проекта. Этот конкурс был организован нормально. Сама задача была интересной и нетривиальной, близкой нам. Я – многодетный отец, и проживая в этом районе, перебрал для своих детей пять школ. Сам проект «Садовые кварталы» вызывает огромный интерес. Когда мы проектировали школу, то собрали команду мечты, в нее входили консультанты, не только понимающие философию образовательного учреждения и лучшие практики в мире, но и способные сформулировать это в виде техзадания. Таких специалистов мало. Мы пригласили коллег из компании «Сторакет» . Получился футуристический проект, что выразилось в фасадах, пространствах, технологиях. Кто-то сравнивал наш объект со штаб-квартирой Apple. И нам это лестно. Заказчики выбрали другое. И я уважаю их выбор. Мне кажется, отчасти сыграло роль то, что финансовые возможности заказчика оказались более скромными. Видимо, у нас был слишком серьезный замах. Я видел только визуализации других проектов, так что полностью о них судить не могу. Но, по первому впечатлению, победивший проект мне не понравился.
– У вас есть интересный проект инновационной школы в Иркутске. В каком он состоянии?
– Школа уже введена в эксплуатацию и в этом году будет открыта. Проект был сложный из-за высокой сейсмичности района. Да и мощности местного стройкомплекса оказались явно недостаточными. Но теперь объект может служить примером того, как не в Москве можно построить шикарную школу.
– Вы очень плотно осваиваете тему высотного строительства. Высотных объектов становится все больше. Уже очевидно, что Москва пошла по пути США и Азии, не разделив сдержанный интерес к этому европейских стран. И небоскребы будут вырастать не локально, очагами, а как в Токио – по всему городу. Как вы это оцениваете?
– Бог в деталях. В некоторых европейских городах высотки построены вдали от исторических районов – например, в Париже, Милане. А есть примеры, где они построены рядом с историческими объектами. Мне как раз ближе первое – когда есть зоны регулирования, куда нельзя внедряться. В Москве первая такая зона – Бульварное кольцо, потом Садовое, где режимы тоже жесткие, а дальше правила становятся более свободными.
Надо понимать, что рост городов неизбежен. Если город не строится, то он просто умирает. И такие примеры широко известны. В США – это Детройт, в России – моногорода. Рост Москвы — это закономерное явление. В некоторых районах города еще 70 лет назад были заливные луга, потом возникла одноэтажная застройка, а потом на этом месте возникли многоэтажные дома.
Хотя вопросов возникает множество. Например, как высотные здания по окончании их срока службы будут утилизироваться? Разобрать пятиэтажки сложно, мы это знаем. А небоскребы? Так или иначе, строить надо хорошо, и во многом это определяется на стадии проектирования.
– Как вы относитесь к тому, что наступило время не имен, а консорциумов? Крупные проекты разрабатывают и предлагают целые команды. Константин Мельников или Заха Хадид – вот такие звезды могли бы вписаться в консорциумы?
– Конструктивистов в рамках консорциумов я могу себе представить очень легко. Я учился в Баухаусе, и идеология функционализма основывается на синтезе искусств, на совместном творчестве архитекторов, скульпторов, художников. И это было 100 лет назад. Командный подход можно сопоставить с работой врачебного консилиума при сложном случае, когда решение выносится людьми разных специальностей. Что касается «многонациональности» таких команд, то это тоже нормально. С одной стороны это в нашей традиции – в строительстве наших городов принимали участие иностранные архитекторы, а с другой сейчас это дает возможность учиться друг у друга. Мы учимся постоянно. Кроме того, современное здание – это большой айфон. Любая личинка замка имеет электронные компоненты. И это все закладывается на стадии проектирования. Современные объекты – это даже не автомобили, это космические корабли. Хотя, конечно, в работе такого «оркестра» архитекторов, должна быть слаженность.
– У вас есть желание создать проект, который бы менее всего был ограничен какими-то рамками? Который бы пришлось по минимуму подгонять под среду, заказ и пр.?
– Для нас нет особых проблем в ограничениях. Потому что это – те самые ингредиенты, из которых мы готовим свои блюда. Это их исходный материал. И ограничения – они скорее во благо. То, о чем вы говорите, ближе к теме скульптуры, когда мастеру надо выразить свою «затею». Уместность – это самое большое искусство. Если нет рядом здания, то есть природа, значит, здание должно быть вписано в этот контекст. Тем более, что ментальность, стереотипы – это тоже контекст. Когда мы смотрим на здание с колоннами, то понимаем, что это театр, а когда на коробку из старого красного кирпича – то, скорее всего, видим промышленное здание.
– Сейчас много говорят о том, что после пандемии город станет другой, все изменится, начнется новая реальность. Как вам кажется, архитектура откликнется на происшедшее?
– Срок жизни здания – от 50 лет. Если пандемия продлится полгода, то это никак не отразится на будущем архитектуры. Такой срок – всего лишь миг на фоне столетий. Если же это будет продолжаться и получит новое развитие, то запрос населения изменится, конечно. И тогда архитектура будет другой. Архитектура – это всего лишь вспомогательный элемент для жизни и деятельности людей. Что послужило катализатором строительства небоскребов?
– Удорожание земли в центре города?
– Нет, изобретение лифта. Появится беспилотный транспорт, и наши города снова изменятся. Сейчас в каждом ЖК создается одно машино место на одну квартиру. По метражу то и другое сопоставимо. Когда вот такой привычный для нас транспорт отомрет, встанет вопрос, что делать с паркингами – подземными и наземными. Так что технологии зачастую меняют города больше, чем даже пандемии.
