Золотое сечение
Николай Всеволодович, вы и ваши коллеги выполнили множество проектов. Это и новое строительство, и реконструкция. Учитывая, что Москва – огромный и достаточно старый город, объемы столичной реконструкции неисчерпаемы. Что вы думаете по этому поводу?
– Да, у нашей команды много проектов реконструкции, за два из них мы получили самую высокую награду – приз «Золотое сечение» в рамках столичного архитектурного конкурса. В последнее время меня это направление увлекает все больше. Например, сейчас я начинаю работать в Суздале, там собираются организовать музей и разместить его в исторической среде. Создать новый объект в таком окружении – это очень увлекательно.
Благодаря участию в проектах два года назад меня пригласили в МАрхИ на кафедру реконструкции и реставрации. До этого 13 лет я преподавал в нем на кафедре градостроительства. Я считаю это неслучайным фактом своей биографии, потому что и свой опыт, а главное, тему сохранения среды и исторического наследия считаю очень важными.
В каких проектах вам максимально удалось выразить свои авторские идеи?
– Я все свои объекты люблю. Хотя здесь все как в жизни. Порой случается такое, что рожденный тобой «ребенок» не оправдывает надежд. У меня есть проект, от которого я отказался в силу того, что рабочая документация была выполнена профессионально, но другой компанией, а в результате получилось совсем не то, что было в моем проекте. Есть примеры нового строительства – известный «Город яхт» на Ленинградском шоссе. Он тоже видоизменился, хотя основных своих черт не утратил.
В вашем портфолио есть частные загородные дома, дизайнерские проекты. Некоторые попали на обложки престижных архитектурных изданий. Я слышала от дизайнеров, как трудно взаимодействовать с частными заказчиками, у которых бывают специфические запросы. Как вы с этим справляетесь?
– Мы расходимся уже на старте. Сразу стараемся понять, наш ли это клиент, а если нет, объясняем, что работать нам будет сложно. И это не из-за того, что у него плохой вкус, а у нас хороший, а потому что наши вкусы не сходятся. Иногда мы даже советуем, к какому специалисту пойти. Хотя, конечно, пожелания заказчиков мы готовы учитывать. Например, как-то делали дом для одного человека, работающего в финансовой сфере. По своему складу он очень аскетичный человек, немного напоминает старообрядца. Мы сделали ему внешне очень простой строгий дом, интерьеры в определенной цветовой гамме. Такая эстетика мне очень близка: когда есть польза и прочность, то красота возникает сама.
Вы победили в конкурсе на создание Парка Победы в Мурманске. В чем идея парка?
– Этот объект в силу своих особенностей основан на минимальном вмешательстве в природный ландшафт – за это высказались жители. Кроме того, это место – особо охраняемая территория. Мы предложили включить в парк три составляющие – экологическую, мемориальную (парк окружает памятник защитникам Заполярья – самый высокий мемориал в Европе) и рекреационную. Важной, как мне кажется, была высказанная нами идея связать участки этой большой территории между собой и организовать паромную переправу на противоположную часть Кольского залива. Это предложение как бы уже вышло за рамки проекта, хотя новая инфраструктура для города стала бы очевидным удобством: Мурманск вытянут вдоль залива и имеет всего один мост через него.
Как вы оцениваете развитие Москвы? Что нужно, чтобы город раскрыл свой потенциал в дальнейшем?
– Москву и Питер я выделяю в отдельную категорию, потому что они развиваются самостоятельно, а другие города во многом повторяют их развитие. Как и многие мегаполисы мира, Москва очень расслоена. По сути, у каждого из нас она своя – свои магазины, парки, скверы. В таком городе – и со мной такое случалось – можно прожить несколько десятилетий и вдруг очутиться в совершенно новом для себя месте – там, где ты никогда не был. Москва очень дисперсная: переходя с одной улицы на другую, можно оказаться в очень красивом месте, а потом вдруг в очень некрасивом. Но при этом, как мне кажется, нужно сохранять локальную идентичность московских улиц. Для меня, например, улицы Пречистенка, Сретенка, Мясницкая были разными. Одна могла быть немного деревенской, смешной, вроде Сретенки, другая – чопорной, немного питерской, типа Мясницкой (в советские годы – Кировская). Да, новое благоустройство – стандарт тротуаров, плитки, мощения, карманов для парковочных мест – делает пребывание горожанина более комфортным. Мне, например, нравится, что первые этажи 1-го Тверского-Ямского переулка, где находится мое бюро, теперь занимают кафе, парикмахерские и пр. Это создает твой микромир. Но важно, чтобы при этом районы и улицы не теряли своего лица.
Как вы относитесь к уходу из московских проектов иностранных коллег?
– Все эти годы меня огорчало не то, что они здесь, а то, что нас нет там. В Москве часто работали люди, для которых этот город был чужим и недружественным. Вспомните, что предлагали возвести на месте ЦДХ. Хорошо, что до этого не дошло. Или здание Пушкинского музея: известный архитектор нарисовал на салфетке эскиз развития музейного городка, а мы готовы были под него переработать наши нормативные акты по проектированию. Когда иностранцы проектируют в «Сколково» – это не так заметно, тем более что сами дома прекрасны. Но в старой Москве, пусть даже с ее разномастной средой, они выглядят как что-то инородное. Архитектор Андрей Дмитриевич Меерсон считал, что проектирование зданий в Москве нельзя поручать немосквичам. Спустя годы я хочу высказать солидарность с ним, хотя раньше мне казалось это бредом. Вообще, я верю в Москву. У этого города мощная природа самовосстановления. Москва очень эластична и устойчива. Позволю себе такое сравнение: если Питер для меня – это такая чашка Императорского фарфорового завода (отбил ручку – и все, ничего уже не исправишь), то Москва с ее мощным «метаболизмом» переживет всё – это ее специфика. Ее разномастность – явление того же порядка. Яркое воплощение этой мысли – Кремль. Здесь и Теремной дворец, и Кремлевский дворец. И все как-то уживается, а теперь уже трудно представить одно без другого.
