Звуки метро и околомузыка: Владимир Горлинский о том, как преобразовать шум города в искусство

Звуки метро и околомузыка: Владимир Горлинский о том, как преобразовать шум города в искусство

Звуки метро и околомузыка: Владимир Горлинский о том, как преобразовать шум города в искусство
Звуки метро и околомузыка: Владимир Горлинский о том, как преобразовать шум города в искусство Владимир Горлинский. Фото: mos.ru

Владимир Горлинский уверен, что Москва наполнена музыкой. Например, ее можно различить в звуках метро и при переходе с МЦК на «рыжую» ветку. О том, как это сделать, а также о своем отношении к столичной публике и городу, композитор рассказал «Московской перспективе».

О самоидентификации

gorl37847604_2176607852573414_7660410489830113280_n.jpgФото: Олимпия Орлова/Электротеатр Станиславский

Я не очень люблю слово «композитор»; в обществе его как-то странно воспринимают. «Ах, вы композитор? Неужели! Они же все давно умерли…»

Я окончил консерваторию и после учебы параллельно работал в двух местах: в альма-матер и музыкальной школе. Последнее место работы было для меня довольно тяжелым испытанием, так как у меня не было каких-то особых подходов к преподаванию детям.

Потом я перешел в Электротеатр «Станиславский», и пришлось покинуть консерваторию. Потому что совмещать театр с чем-то еще на постоянной основе просто невозможно. Когда происходит большая постановка, я провожу на работе недели без выходных.

О современной академической музыке

gorl12473866_1718725031695034_3561127845328951062_o.jpgФото: Елена Мучная/Электротеатр Станиславский

Есть схема произведения, которая дана нам с древних времен: «initio-motus-terminus» — то есть «начало-развитие-завершение». Это форма с выраженной кульминацией, проживая ее, человек может испытать катарсические переживания. Этим пользовались еще в древнегреческих трагедиях. Нетрудно заметить, что здесь на разных уровнях воспроизводятся модели человеческой жизни; если даже не говорить обобщенно о рождении, становлении и смерти, самый простой пример такой формы — это оргазм. И эта модель в человеке очень прочно зашита, на нее люди ссылаются в искусстве уже много веков.

Современная музыка, к счастью, более гибко обращается с музыкальной формой. Традиционная кульминационная модель может присутствовать, но она уже становится не основной. Есть много других моделей. Например, модель вообще без кульминации – когда есть только «ровный» звуковой поток, без особого внешнего развития, и есть пребывание слушателя в этом потоке.

Вспомните Джона Кейджа: каждый окружающий нас звук, при особом усилии восприятия, может стать музыкой. Если использовать эту модель, то можно услышать город.

О метро

Moscow_Metro3662353629.jpgФото:wikipedia/commons

Люди редко обращают внимание на звуки города, на ежедневно повторяющиеся бытовые звуки, но когда они начинают это делать, то резко удивляются. Как будто слышат их в первый раз.

Любой город, как и Москва, производит огромное количество звуков, и их можно услышать как музыку. Можно спуститься в метро и послушать его симфонию. Звучит там все. Прекрасно звучат вот эти объявления по трезвучиям: когда из динамиков играет «та-та-там» перед прибытием поезда. Интересно, что эти звуки почему-то не настраиваются специально, они всегда микрохроматически расстроены. Попробуйте послушать, как они звучат на разных станциях, – это прекрасно. Например, на станциях «Китай-Город», или «Третьяковская» на «рыжей» ветке.

Мне нравится метро. Это огромное количество пространств из камня и мрамора. Звук очень интересно в них живет.

Вот простой пример. Есть переход с «Площади Гагарина» МЦК на «Ленинский проспект». Там совершенно замечательный тоннель. В нем параллельно построенные стены, сделанные довольно добротно. И если там издать ударный звук (например, хлопнуть в ладоши) и походить по тоннелю, то можно услышать эффект дилэй – несколько отражений звука от стен с временной задержкой. При разной дистанции от хлопка, отскакивая от стен, звук будет задерживаться на разное время.

О слушателях

Обобщение «публика» по отношению к московскому слушателю в себе ничего не несет. Она очень разная.

Есть люди, которые очень заинтересованы тем, что происходит со звуком. Слушая, они зачастую проделывают такую же трудоемкую работу, как исполнитель и композитор. Они очень вдумчивые. Я отследил такую вещь: эти люди часто постепенно сами приходят к процессу создания музыки, начинают играть.

Но есть иная публика. Она очень оценивающая. Иногда такое ощущение, что люди, слушая, пытаются прямо не сходя с места решить для себя: то, что происходит сейчас на сцене – это круто или нет? На это, кажется, уходит все их внимание. У этой части публики есть особая боязнь показаться слишком открытыми – «вдруг мне здесь играют фигню, а я аплодирую?»

О парках

Как музыкальные пространства, я очень люблю парки: Коломенское и Измайловский лес, рядом с которым я вырос (на 16-й Парковой улице). Там мало людей, много птиц, странно организованные пространства. Я записал большое количество птиц в Москве и других городах. Меня это вдохновляет.

О концертах в метро

В 14 лет я играл в переходах. Тогда это была очень коррумпированная схема: подходила милиция и происходило все, что с этим связано, нужно было отдавать часть выручки, чтобы иметь возможность играть там.

Это был очень крутой опыт. Потому что ты выходишь к реальным людям и сам ты при этом нелегален. Ты не имеешь какого-то бумажного права играть здесь и сейчас. Но все равно делаешь это. В этом была опасность. С приходом легальных музыкантов этот колорит исчез.

Мне давно хочется сделать проект в московском метро, пока раскрывать его подробностей я не буду.

О любимом транспорте

Мне нравится МЦК. Я большой фанат этой ветки. Я просто еду и смотрю в окно, и мне нравится, что этот маршрут занимает много времени. Иногда я сажусь на одной станции, делаю полный круг и выхожу там же, где вошел.

О дискомфорте

Разочаровывает меня вытеснение человека из города. Оно заключается в самом подходе к людям. Например, если где-то происходит ремонт, то это пространство полностью исключает возможность в нем находиться.

Самое неуютное место Москвы, пожалуй, это юго-восток. Его заводские районы, например станция «Нижегородская». Как-то я пытался найти там магазин, долго шел по шоссе и смотрел в навигатор. В какой-то момент я понял, что дальше пешеходной дороги просто нет – оставалась только магистраль для автомобилей. Чтобы найти путь для пешеходов, я должен был совершить огромный крюк. Это плохо говорит об организации городского пространства. Очевидно, человек в этом районе вытеснен другими приоритетами.

О Черемушках

Сейчас я живу в Новых Черемушках, мне этот район очень нравится. Моя квартира находится в хрущевке, и особых переживаний, что их снесут, у меня нет. Просто потому, что время меняется, и эти дома принадлежат своему времени. Думаю, что следующему поколению сложно будет представить, как в таком доме вообще можно жить. Там очень небольшие жилые пространства. Например, разместить музыкальные инструменты (которых у меня много) в хрущевке тяжело.

О жилье

Композитору не надо иметь много жилплощади. Ему нужно отдельное пространство типа мастерской – место, где он будет складывать инструменты. Нужно пространство для того, чтобы слушать музыку, слышать ее не в наушниках, а в реальном измерении. Дома это невозможно.

Соседи

Я живу на пятом этаже, а ниже живет набожная семья. Доподлинно знаю, что они приглашали батюшку, чтобы освятить свою квартиру – потому что у них «шумит барабашка». Тут понятно, что барабашка — это я, который извлекал из своих инструментов разные звуки.

Парамузыка

У меня есть сочинение, которое я назвал «парамузкой». Это переводится как околомузыка. Как объяснить просто?

Вот вы сидите в поле и в какой-то момент в нем становятся слышны цикады. Попробуйте вслушаться в них, как в звуковой диалог. Потом вы заметите, что и ветер, который вы слышите, это тоже часть музыки. И шум деревьев с ними связан, и пение птиц. Трудно себе представить, что эту музыку, вообще-то целый оркестр, кто-то целенаправленно сочинил. Она звучит прямо сейчас, в реальности, и происходит это очень ясно, и, с другой стороны, совершенно непредсказуемо. Так вот: парамузка существует где-то на грани этого восприятия.

О «Ночи искусств»

Есть разные примеры, когда в качестве арт-пространства используются тюрьмы или даже места, где раньше происходили казни. Это работает как переписывание истории места.

Дело в том, что арт-проект несет в себе очень мощную созидательную энергию. Я это понимаю практически: если в каком-то месте происходит акт искусства, то оно во многом останется в памяти именно благодаря ему, память места переписывается.

Например, арт-проект Александра Маноцкова на Киевском вокзале – это прекрасно. Когда ты играешь, то на секунду останавливаешь внимание человека, даешь возможность оказаться в другом времени. А на Киевском вокзале есть на чем остановить свой взгляд – там замечательная архитектура. На Киевском стоит оказаться не только с целью приехать или уехать, а с иной – чтобы посмотреть, как он сделан.

Играя на вокзале, ты немного стираешь историю мельтешения и безостановочности, которые царят там каждый день.

О городе

Надо сказать, что Москва вообще очень некомфортное место для жизни. Я не люблю ее ритма – он вздернутый и невозможный (примерно то же самое можно сказать о Нью-Йорке). Этот ритм направлен против человека, против возможности человеку хотя бы на минуту остановиться, чтобы ощутить самого себя. Но я не смог бы жить в другом городе.

Теги: #