В каморке папы Карло
Различные по достатку люди проводят свой отпущенный природой жизненный срок по-разному. И жилищные условия у них неодинаковые. Одни имеют «многоквадратнометровые» особняки и дворцы, другие – простые квартиры или тесные хижины. Правда, слово «хижина» в российском говоре встречается редко. С конца XIX века до первых послереволюционных лет наши соотечественники широко употребляли словосочетание «коечно-каморочное жилье». В Москве, как выяснил автор, в таких каморках проживало 17 человек из 100.
С неустойчивым положением
В крупнейших городах Российской империи (например, в Санкт-Петербурге, Киеве, Харькове) коечно-каморочных квартир было значительно меньше, чем в Москве. По расчетам статистиков, в 1898–1899 годах из каждой сотни жителей Златоглавой в таких квартирах проживало 17 человек, а на каждую сотню занятых жилых помещений приходилось по 15 коечно-каморочных квартир.
В Москве, как и в большинстве наших крупных городов, существовала значительная группа жителей, опустившихся до нищеты. Их называли золоторотцами. Пьянство, болезни, голод, ветхая одежда, тяжелые условия существования сделали их физически и нравственно неспособными к регулярному труду. Золоторотцы не имели постоянного заработка, имущества, своего жилища.
Можно подумать, что только золоторотцы занимали коечно-каморочные квартиры. Вовсе нет, большую часть времени они проводили на улицах города, а ночи в ночлежных домах – то в одном, то в другом. А в коечно-каморочных квартирах жил оседлый народ с постоянным или колебавшимся в каких-то пределах заработком. Эти люди имели домашний скарб и стремились к налаженному существованию. На практике – очень бедному.
Если бы коечно-каморочное жилье приносило нормальный доход, оно привлекло бы к себе состоятельных горожан. Они улучшали бы санитарные условия сдаваемых внаем собственных квартир. Но квартиросдатчиками здесь были недавние съемщики коек и углов в коечно-каморочных квартирах. Они в любой момент могли вернуться к прежней своей жизни – с владением лишь оплаченной койкой. Потому им невыгодно было достойно содержать пересдаваемые углы и койки. То есть это были обыкновенные временщики, которые хорошо понимали свое положение.
Вот некоторые подробности того убогого квартирного расклада.
Промыслом не считалось
В Москве проживало немало бедняков, чей скудный заработок не позволял снимать не только отдельные квартиры, но и отдельные комнаты в чужих квартирах.
Вместе с тем среди равных обнаруживались люди немного побогаче, для которых по роду занятий отдельная квартира была необходима, но квартплата за нее оказывалась непосильной. В этих случаях временный хозяин квартиры, чтобы снять с себя часть расходов за собственный ее найм, пускал к себе жильцов. Он сдавал части жилья – углы или отдельные койки. Квартира переходила в разряд «коечной», когда в ней сам хозяин (наниматель) и его семья, также его рабочие и сторонние жильцы помещались на койках, ничем не отгороженных друг от друга. Лишь изредка койки закрывались занавесками.
По установкам времени в подобных случаях сдача углов и коек нанимателем одной из квартир дома не считалась промыслом, ведь пересдача давала квартиранту лишь возможность уменьшить расход по найму его квартиры. Если же сдача коек составляла главный источник дохода хозяина квартиры или ее съемщика, то действия такого человека попадали под понятие «промысел», который был отдельно оговорен законами.
Но когда комнаты в коечно-каморочных квартирах делились и разгораживались на отдельные небольшие помещения – каморки, квартира обращалась в каморочную.
По детской сказке про Буратино читатели наверняка вспоминают, что папа Карло жил в какой-то каморке, имевшей волшебную дверь в счастливое будущее. У Алексея Толстого слово «каморка» означало отдельное примитивное бедняцкое жилье, некую квартирку с дополнительным помещением (обителью «счастья»). Видимо, писатель имел весьма отдаленное представление о том, что в его время творилось в жилищном секторе простых людей. Или, возможно, он не хотел вдаваться в отличительные признаки каморочного проживания. А они многим обывателям в годы создания произведения были весьма близки.
Отличие каморки от угла
В русский быт каморка вошла постепенно. Вероятно, в то время, когда после отмены крепостного права масса освобожденного крестьянства переехала в поисках работы в города. Тогда крестьяне вначале заполнили доступный жилой фонд. Затем они исчерпали городские возможности.
Устоявшееся в предыдущие века понятие о каморке как об очень тесном и примитивном жилье, даже комнате, изменилось. Каморка устойчиво стала представлять собой лишь несколько квадратных сажен комнаты, отделенных дощатыми перегородками, не доходившими до потолка.
Если же для проживания семьи отдавалась часть комнаты без обособления ее перегородками, то такое жилье называли углом. Угол встречался реже, нежели каморка. Иногда в квартире сдавались и каморки, и отдельные койки.
В коечно-каморочных квартирах проживали ремесленники, фабричные рабочие, писцы, телеграфисты, бонны без места, семьи домашней прислуги, множество лиц, добывавших себе пропитание случайными занятиями, торговцы разной мелочью с лотков, пильщики и укладчики дров, поденщики, нищие, самого разного рода другие бедняки.
Бизнес койкодателя
Внутри коечно-каморочной квартиры обитатели разнились по зажиточности. Потому наблюдалось и их дальнейшее деление по ранжиру.
Например, поденщик или нищий, наняв себе койку, мог сдать ее половину совсем незнакомому человеку. Бок о бок, а удобнее – устроившись «валетом», они вдвоем просматривали свои сновидения. Или в другой квартире фабричный слесарь кое-как теснился в каморке с женой и детьми на одной койке. Здесь члены семьи каким-то странным образом приспосабливались для сна. А вторую свою койку этот слесарь мог сдать либо товарищу, либо постороннему человеку с улицы. Если в такой коечно-каморочной квартире на время оказывалась пустая койка, на ней можно было обнаружить случайно взятого лишь на одну ночь чужака. Бывало и так, что кто-то непонятный спал на печи или на полу, без учетного спального места.
В тех случаях, когда квартиры нанимали для себя рабочие разных фабрик, их помещения очень быстро переходили в разряд коечно-каморочных квартир.
Мало чем от такого жилья отличались частные ночлежные квартиры, где давался приют на ночь самым бедным обитателям Москвы, которые не могли нанять для себя даже жалкого, но постоянного угла в коечной квартире. По существовавшим правилам эти ночлежники допускались в частные ночлежные квартиры только для сна. Оставаться днем в них никому не дозволялось.
Отдавая домохозяину 12–20 рублей в месяц вперед за снятую квартиру, койкодатель (так его можно назвать, но тогда в ходу для них и для квартиросдатчиков было слово «хозяин») в первые же дни собственного квартиросъема возвращал себе всю эту сумму.
Во многих случаях в коечно-каморочной квартире не только дневали и спали, здесь же могли работать с утра и до ночи.
В единственной комнате квартиры (в ее же каморках) могло помещаться несколько маленьких мастерских. В одной части комнаты стучали и шили башмачники, в соседней стегали одеяла, рядом старик с женой мастерил незатейливые игрушки, в другой шла завертка конфет или изготовлялись гильзы для папирос, кто-то сортировал и обрабатывал подобранные тряпки. Порой такие маленькие производства выделяли вредные запахи, пыль, а на полу собирались разные отходы от творчества и рукоделия мастеров.
Хозяин давал лишь доски
Обычно коечно-каморочные квартиры, переполненные сверх всяких узаконенных санитарных норм по жилью, были вопиюще грязны, с отвратительным воздухом, изобиловавшими домашними насекомыми. Как правило, они отличались повышенной влажностью, сыростью, трудно переносимым и устоявшимся холодом. Правда, как исключение, где-то можно было обнаружить и вполне приличные: чистые, уютные и просторные.
Хозяйская обстановка в коечно-каморочной квартире была примитивной: доски или простецкая кровать, какой-то тюфяк, стол, две-три табуретки (или скамья), сундук, несколько кухонных горшков, что-то по мелочи. Койкодатель приобретал для жильца лишь несколько досок, чтобы сдать койку. Остальное приносил его постоялец. Доски укладывались на кирпичи, поленья или козелки. Не имея тюфяка или мешка для соломы, жилец мог сам их где-то раздобыть. Если же, в нужде, его устраивал аскетический образ жизни, то он спал на досках не раздеваясь, в одежде, или завернувшись в какие-то тряпки.
В случае возникновения заразного заболевания в чрезмерно переполненной и неопрятной коечно-каморочной квартире бороться с ним было очень трудно. Хотя медико-санитарные и полицейские осмотры прежних московских жилых домов время от времени проводились.
